В распоряжении оркестрантов имелось три арабских инструмента: табла — небольшой барабан, на обеих сторонах которого двумя палочками выбивают дробь, рейта — разновидность флейты, изготовленная с частичным использованием металла и сходная по звучанию с биниу, и нуара — обтянутые кожей две половинки тыквы.
Хотя обычно игра ансамбля сопровождалась грациозными танцами, на этот раз они, к сожалению, в программу не вошли.
Когда маленький праздник окончился, месье Дардантор мрачновато произнес:
— Очаровательно… очаровательно!
И, поскольку никто не отважился ему противоречить, он велел Моктани выразить музыкантам благодарность и вознаградил их щедрыми чаевыми.
Но был ли наш перпиньянец доволен в той же мере, в какой он это безапелляционно высказал? Кто знает! Зато можно смело утверждать, что кое-кому в тот вечер действительно повезло. Во время представления один из двух кузенов — нетрудно догадаться кто — ухитрился подсесть к мадемуазель Элиссан. И остается лишь гадать, не прошептал ли он ей три заветных слова, эхом отозвавшиеся в девичьем сердце.
На следующий день рано утром туристы, которым не терпелось завершить путешествие, покинули Улед-Мимун. Первые километров десять они следовали вдоль трассы запроектированной железной дороги, но в Эн-Теллу свернули на тракт, шедший в северо-восточном направлении и в нескольких километрах от Сиди-бель-Аббеса пересекавший уже строившуюся рельсовую колею, нацеленную на юг провинции Оран.
Путь теперь пролегал между обширными плантациями алжирского ковыля и неоглядными полями, простиравшимися до самого горизонта. Нередко у обочины шоссе встречались колодцы, дополнявшие полноводные реки Музан и Зехенна.
Экскурсанты спешили, чтобы успеть пройти за день положенные сорок пять километров. Никто не собирался задерживаться ради веселого обмена впечатлениями, да и ничего любопытного не было вокруг — даже развалин древнеримских или берберских строений. Воздух постепенно нагревался. К счастью, облачная пелена умеряла солнечный жар, который мог бы оказаться нестерпимым в этом безлесном краю. Повсюду — поля без деревьев, равнины без тени.
В одиннадцать часов по сигналу Моктани караван остановился. Слева, в нескольких километрах, дразнила взоры опушка леса — наверняка приятное для отдыха место, но туристы решили строго придерживаться маршрута и не удлинять путь.
Из корзин извлекли провизию. Туристы разрозненными стайками уселись на краю дороги. Луиза, естественно, оказалась в группе, образованной семействами Дезиранделей и Элиссан. Марсель, входивший в объединение, состоявшее из двух персон — его самого и Жана, не пытался приблизиться к девушке, в очередной раз обнаруживая невероятную деликатность, за которую Луиза была ему весьма признательна. Скорее всего, после Ламорисьера эта пара влюбленных, двигаясь к цели совсем иной, чем Сиди-бель-Аббес, значительно опередила в мыслях злосчастный караван.
Чтобы расширить представление читателя об организационной структуре участников путешествия, упомянем еще секту месье Дардантора, которая могла бы насчитывать лишь одного члена — носителя указанной фамилии, если бы перпиньянец за неимением лучшего не принял в нее месье Орьянталя. Оказавшись рядом, они приступили к беседе. О чем? Обо всем. О путешествии, которое вскоре завершится, слава Богу, без особых осложнений. О том, что с самого начала похода караван продвигался намеченным маршрутом без задержек и сколь-либо серьезных происшествий. О превосходном состоянии здоровья туристов, если не считать, быть может, некоторой усталости, особенно у женщин. И о том, что еще пять-шесть часов — и экскурсанты прибудут в Сиди-бель-Аббес, где их поджидали вагоны первого класса, чтобы в целости и сохранности доставить в Оран.
— А вы лично довольны поездкой, месье Орьянталь? — поинтересовался Кловис Дардантор.
— Еще как, месье Дардантор! — заверил монтелимарец. — Экскурсия на редкость хорошо организована, и вопрос питания администрация решила совсем неплохо, о чем можно судить по обилию и качеству блюд, коими мы могли ублажать себя даже в крохотных деревушках.
— Похоже, этот вопрос значит для вас очень много?
— Да, вы правы. И мне удалось раздобыть различные образцы съестного, о существовании которого я даже не подозревал.
— Скажу откровенно, месье Орьянталь, такая озабоченность жратвой…
— Гм! — подал голос Патрик, прислуживавший хозяину.
— Кажется мне несколько странной, — продолжил Кловис Дардантор.
— А по-моему, еда в человеческой жизни должна быть всегда на первом плане, — отрезал звездочет.
— Признаюсь вам, милостивый сударь, что если мы и ожидали от вас услуг, то астрономических, а не гастрономических.
— Астрономических?
— Да. Скажем, случись так, что наш проводник заблудился бы… и потребовалось бы прибегнуть к наблюдениям, чтобы определить правильный курс… Вы легко могли бы в данной ситуации сделать это по высоте солнца над горизонтом.
— Я мог бы определить высоту солнца над горизонтом?..
— Конечно… в дневное время… или найти дорогу ночью по звездам… Вы хорошо знаете… склонения…
— Склонения? Грамматические?..
— Ну и шутник же вы! — воскликнул месье Дардантор и разразился громким смехом, не нашедшим, однако, отклика в соседних группах. Потом сказал: — Наконец, при помощи ваших инструментов… вашего секстанта
[115]
… как у моряков… секстанта, лежащего в вашем чемодане…
— Секстант?! У меня в чемодане?..
— Это вероятно… поскольку подзорная труба хороша только для разглядывания пейзажей… Но когда речь идет о прохождении солнца через меридиан…
— Не понимаю…
— В конце концов, разве вы не президент Астрономического общества Монтелимара?
— Гастрономического, дорогой господин, Гастрономического общества! — с гордостью уточнил месье Орьянталь.
И его ответ, объяснивший многое необъяснимое и повторенный месье Дардантором, наконец-то развеселил Жана.
— Да это же сукин сын Патрик сказал нам на борту «Аржелеса»! — воскликнул юноша.
— Как, разве господин — не астроном? — удивился достойный слуга.
— Нет, он гастроном,
[116]
сказано тебе — гас-тро-ном!
— Скорее всего, я неверно понял метрдотеля, — оправдывался Патрик, — а это с любым может случиться!
— И я мог поверить! — воскликнул перпиньянец. — Я мог принять месье Орьянталя за… тогда как он был… Вот так-так! Со смеху животики можно надорвать! А ну-ка, Патрик, забирай все свои пожитки и уходи с глаз моих долой!
Слуга удалился, огорченный презрением хозяина и еще более униженный его незаслуженной враждебностью, высказанной в столь вульгарных словах. Животики надорвать… Такое выражение Патрик слышал из уст хозяина впервые… и надеялся, что в последний раз, иначе он уйдет от месье Дардантора и поищет себе место у члена Французской академии, настоящего стилиста, — только не у месье Золя…
[117]
