Попытки бежать оказались безуспешными — битва спустя короткое время переросла в резню, в ходе которой татар давили и секли, рубили и кололи на протяжении более чем десятка верст до самой реки Килари, где князь Александр, остановившись, повелел трубить в рога, созывая порядком рассеявшихся в ходе погони победителей. Уже возвращаясь обратно, они продолжали добивать прятавшихся в чаще.
Правда, после битвы, когда Иоанн благодарно обнимал утомленных радостным сражением, а любая битва, если она заканчивается победой, радостна для оставшихся в живых, Александр Борисович так и промолчал о том, кто придумал эту затею. Поначалу не до того было, а затем, когда все нахваливали главного виновника торжества, сознаваться ему стало как-то неудобно — вдруг спросят, почему не сказал сразу. Тем более что и сам царь помалкивал.
Зато Горбатый не забыл повеление Иоанна и взял в плен около трех с половиной сотен, которых привели к государю. Уже изрядно ожесточившись, царь повелел привязать всех пленников к кольям перед укреплениями, объявив, что, если казанцы ударят ему челом, он даже теперь, несмотря ни на что, их пожалует. Если же они не станут этого делать, то он повелит немедленно умертвить всех пленных.
Однако безумная пляска смерти продолжала кружить свой хоровод в исполнении неутомимых дервишей, и казанцы, повинуясь ей, дали самый красноречивый из всех возможных ответов, пустив множество стрел в своих же воинов. При этом они кричали, что лучше им умереть от их чистых, нежели от злых христианских рук. Иоанн скрипнул зубами и повелел добить тех, кто еще оставался жив.
На другой день, ставший последним летним, царь призвал мурзу Камая, чтобы узнать, где осажденные берут воду, потому что реку Казанку у них давно отняли. Тот ответил, что из ключа близ самой реки, а ходят туда подземным ходом от Муралеевых ворот. Иоанн приказал воеводам сторожевого полка, князю Василию Серебряному и Семену Шереметеву уничтожить тайник, но воеводы развели руками и заявили, что сделать это не в их силах, зато можно подкопаться под тайник от каменной Даировой башни, уже давно занятой русскими казаками.
Тогда Иоанн призвал Филю-размысла
[103]. Немец по происхождению, пришедший на Русь откуда-то из Саксонии или Померании, Филипп, которого иначе как Филей никто и не называл, разве что добавлял в знак уважения отчество Иваныч, не желая выговаривать сложное имечко «Иероним», знал толк в подкопах. Точно установив направление и глубину работ, он организовал рытье хода от реки Булака между Аталаковыми и Тюменскими воротами. Чуть ли не целую седмицу под надзором князя Василия Серебряного и Иоаннова любимца Алексея Адашева приданные розмыслу люди рыли землю.
В последний день, услышав над собою голоса людей, ходящих в тайник за водой, они доложили о том воеводам. На всякий случай князь Серебряный вместе с Адашевым сами вошли в прорытый подземный ход, переглянулись и дали добро. Сразу после этого в подкоп вкатили одиннадцать бочек с порохом и дали знать Иоанну.
Рано утром тайник взлетел на воздух вместе с казанцами, шедшими за водой. Сила взрыва была столь велика, что на воздух поднялась и часть стены, которая обрушившись, побила в городе изрядное количество казанцев. Воспользовавшись этим, русские ратники устремились к пролому, ворвались в город, но удержаться в нем не сумели, поскольку казанцы быстро оправились от неожиданности и сумели вытеснить атакующих. Можно было бы попытаться осуществить вторую попытку, но Иоанн, видя, что пролом слишком тесный, запретил возобновлять приступ, понимая, что в такой ситуации пользы он не принесет, а лишь приведет к еще большим жертвам.
Только после этого пляска смерти, несмотря на все старания дервишей, силы которых тоже были не беспредельны, стала ослабевать, и некоторые из жителей, приходя в себя, стали подавать робкие голоса за то, чтобы и в самом деле ударить челом государю. Однако одурманенных еще хватало, так что несогласных с предложением здравомыслящих оказалось гораздо больше.
К тому же поиски воды довольно скоро принесли положительный результат, после чего собравшие остаток сил дервиши завопили, что найденная вода — это несомненный знак, ниспосланный самим пророком. Правда, обнаруженный ручеек оказался довольно-таки смрадным, и те, кто вынужден был довольствоваться им до самого взятия города, зачастую заболевали от этой гнилой воды, а послабее здоровьем и вовсе умирали.
Спустя еще сутки Иоанн поручил князю Александру Горбатому-Шуйскому взять острог, построенный казанцами в полутора десятке верст от города, на Арском поле, на горе между двумя болотами. Там засели остатки разбитого войска Япанчи, и государь решил не дожидаться, пока они начнут делать вылазки, вновь беспокоя его войско с тыла.
Срубленный с плотно засыпанными землей городнями и укрепленный засеками, острог был изрядно защищен от неприятеля самой местностью. Пришлось спешиваться, потому что на конях одолеть болота, грязную дебрь и лесную чащу не представлялось возможным. Тем не менее под градом пускаемых в них стрел русские ратники первым же штурмом, начатым одновременно с двух сторон, ведомые князьями Симеоном Микулинским Булгаковым и Палецким, а также боярами Данилом Романовичем и Захарием Яковлевым, сумели захватить ворота и взять укрепление вместе с двумя сотнями пленников.
Тела неприятелей лежали кучами. Взяв немалую добычу и переночевав в остроге, воеводы двинулись далее, к Арскому городу. Те места были настолько живописны и красивы, что чуть ли не каждый из казанской знати имел там свой дом. Заслышав о приближающихся врагах, жители, в панике бросив все, незамедлительно ушли в леса, в спешке забыв прихватить даже меха и драгоценности, не говоря уж об оставленных ими русских пленниках. Словом, спустя десять дней князь Александр Горбатый вернулся не только с победою, но и с изрядным количеством съестных припасов, которые так сильно подешевели, что за корову в стане нельзя было выручить больше десяти, а за вола больше двадцати денег.
Покончив с войском Япанчи, никак не удавалось достичь того же самого и с луговыми черемисами, которые продолжали отгонять русские табуны и тревожить стан близ Галицкой дороги. Стоящие поблизости от нее воеводы полка правой руки, разбив их наголову, все равно опасались новых нападений, так что приходилось проявлять бдительность и выставлять удвоенное, а то и утроенное количество ратников в ночную сторожу.
Вдобавок полк, занимая низкие равнины вдоль Казанки, больше всех остальных терпел от пушечной пальбы со стороны крепости, да и от любого ненастья, в особенности от сильных дождей. Что касается последних, то ратники приписывали их чародейству.
Князь Андрей Курбский, вроде бы не просто мужественный, но еще и благоразумный, впоследствии писал, уверяя всех на полном серьезе, что волшебники Казани ежедневно при восходе солнца являлись на стенах крепости, вопили страшными голосами, кривлялись, махали одеждами на русский стан, производя ветер и облака, из коих рекой лился дождь.
Впрочем, злых демонов Казани с расшитыми яркими заплатами на плащах вполне можно было назвать и черными волшебниками. Дервишам становилось мало городских площадей близ дворцов и мечетей, и они вскарабкивались на стены, подбадривая тем самым защитников города, и кружились, кружились, кружились…
