Но только в шахматах попроще. Там чурки деревянные на доске, а здесь живые люди. Там убил фигурку, а в следующей игре глядь — она уже сызнова на доске стоит как ни в чем не бывало. Красота. Здесь же противник безжалостный. Сидящая напротив него старуха с косой коли смахнет кого-нибудь с доски жизни, назад уже не воротит.
Опять же за вечер можно сыграть не одну партию, а и две, и три, и более. Тут же неудачный штурм может надолго подкосить его полки. Так надолго, что в другой раз «фигурки» удастся расставить только за две, а то и за три недели. Раньше же нельзя — надо чтоб хоть немного забылась неудача, а у осажденных, напротив, спало воодушевление от победы. А куда три недели ждать, когда нынче листопад
[104] пришел? Нет уж, нужно игру до верного разыгрывать, чтоб без осечки. Потому и повелел царь, чтобы Воротынский возвращался обратно, пока жив.
Понять Иоанна было можно, но князь Михайла считал иначе, будучи абсолютно уверенным в успехе, которого государь незаслуженно его лишил. Ишь какой надутый сидит — ни дать ни взять дите малое, а не воевода, которому, в отличие от царя, давно перевалило не на третий, а на четвертый десяток.
И ведь был он вместе с ним в том первом неудачном походе под Казанью. Только тогда Михайла ходил вторым воеводой полка правой руки. Во втором походе, правда, не участвовал — Иоанн оставил его в Коломне, но для умного и одного раза достаточно, а Воротынский, судя по всему, лишь торопится отыграться за неудачу четырехлетней давности.
Он и вчера повиновался неохотно, чуть ли не со слезами на глазах уходя из Казани в числе самых последних. Пришлось повелеть ему, чтобы бросил своих людей на удержание только что захваченной Арской башни. Так умному, но впавшему в азарт ястребу дают кусок мяса, чтобы оторвать его от добычи, которую он только что сбил.
— Мыслю я, — негромко произнес Иоанн, обведя взглядом нахмурившихся воевод, — что для начала решающего приступа надобно нам проход сделать пошире. Ныне наш Филипп Иваныч со своими людишками уже заканчивает, так что завтра, с божьей помощью, помолясь с усердием, приступим, — и улыбнулся, отметив, как тут же заметно оживились хмурые лица сидящих. — Завтра неделя
[105], правда, отдохнуть бы всем не мешало, но уж больно небо хмурится. Вскорости непременно дождей ждать надобно, а они для нас, — он, не договорив, махнул рукой — и без того ясно, что начавшаяся непогода сулит верную неудачу. — А чтоб людишек своих безвинно не губить, ныне мы еще раз мурзу Камая пошлем — вдруг одумаются, да так сдадутся.
— Токмо время впустую потратим, государь, — подал голос князь Горбатый.
— Впустую время тратить негоже, — возразил Иоанн. — Не за тем его господь человеку отпускает, чтобы он в праздности его проводил. Я ведь и сам не верю, что они согласятся на сдачу, но попытаться все едино надобно. А пока повелеваю во всех полках мосты устраивать перекидные и лестницы готовить. Помимо этого надобно рвы лесом и землей завалить, так что трудов на весь день хватит. Из пушек же бить нещадно, стараясь угодить в одно место, чтоб еще пролом образовался. Понял ли меня, боярин? — строго спросил он у Морозова.
Тот, привстав, кивнул в ответ.
— Да лучшей всего сволочить их в одно место али в два, чтоб как кулаки получились. Покамест бьем отовсюду, так у нас получается — пятерней. Помнится, я тебе о том уже сказывал на днях?
— Сказывал, государь, — подтвердил Морозов. — Ныне самые могутные уже к полку правой руки поставлены. Там и «Медведь», и «Единорог», и «Орел», — и не удержавшись, пошутил: — Сюда шел — «Льва» огладил по гриве
[106], чтоб не подвел да стрельнул точно.
Иоанн кивнул, еще раз посмотрел на Воротынского, и неожиданная мысль мелькнула у него в голове. «Ты на меня зол, а я тебя сейчас удоволю, да такой знатный подарок дам, кой ты не ждешь вовсе, — подумал он. — Все ж ты не первый воевода в полку, вот мы тебе руки-то и развяжем».
— Ты, князь Мстиславский, с частью большого полка, да Шиг-Алей со своими касимовцами и черемисами с Горной стороны займете Арскую дорогу и все пути, что близ нее проходят. Дело вам важное поручаю — надобно крепкий заслон от луговой черемисы поставить, да от татар, кои еще по лесам бродят, ну и от ногайских улусов тоже. Опять же надобно и казанцам все пути для бегства отрезать.
Чтобы не вызвало подозрений, раскидал и других воевод по дорогам — князя Юрия Оболенского и Григория Мещерского на Ногайскую, князю Ивану Ромодановскому досталась Галицкая, словом, почти все первые воеводы, назначенные не за ум, отвагу и мастерство, а по «отечеству», исходя из заслуг предков, ушли в прикрытие, развязывая руки вторым воеводам, которые шли «без мест». Отпустив назначенных и глядя на улыбающегося Воротынского, он строго произнес:
— Ты, Михайла, с окольничим Алексеем Басмановым ударишь на крепость в пролом от Булака и Поганого озера, Хилкову в Кабацкие ворота надлежит ломиться, Троекурову — в Збойливые, Андрею Курбскому — в Ельбугины, Семену Шереметеву — в Муралеевы, Дмитрию Плещееву — в Тюменские. Ежели силов не хватит, то позади с запасными людишками воеводы будут стоять. Воротынскому я сам подмогать примусь, прочим — князья Пронский-Турунтай, Шемякин, Щенятев, Василий Серебряный-Оболенский и Дмитрий Микулинский. Приказываю изготовиться к двум часам утра
[107] и выдвигаться к граду, но не нападать, а ждать, когда взорвут подкопы. Как стены с башнями на воздух взлетят, так все дружно и начнем.
— Услышим ли? — не удержался от шутки продолжающий ликовать как ребенок Воротынский.
— Услышите, — заверил Иоанн. — Я Филе нынче повелел полсотни бочек под землю загнать, так что тут даже глухой услышит. И напослед, — царь вздохнул, — денек завтра будет жаркий, и не все доживут до ночи, так что прямо сейчас из шатров священников по полкам вышлю. Пусть ратники исповедуются и святых тайн приобщатся.
Ответ казанцев был в общем-то ожидаемым. Дикий хоровод крутящихся волчков смерти продолжался, и под заунывное завывание дервишей жители почти единогласно ответили: «Не хотим прощения! На стенах Русь, на башне Русь — ничего не боимся: поставим иную башню, иную стену; все помрем или отсидимся!»
