Чтобы не озвереть от скуки, он заехал в еще один из старинных монастырей Владимира — в честь Рождества Пресвятой Богородицы, основанном в далекую былинную дотатарскую эпоху, расположенном недалеко от города.
Памятуя строгое наставление покойного учителя, каверзных вопросов он не задавал, но мысли от безделья в голове бродили, и он гораздо чаще смотрел по сторонам, нежели прислушивался к словам торжественного молебна.
Устроили его на ночлег тут же, в соседней от настоятеля келье. Наутро, по-прежнему маясь от безделья и праздного любопытства, он, выйдя после заутрени из церкви, ухватил за рясу пробегавшего мимо шустрого монашка, чтобы поинтересоваться про вросшее в землю — еле возвышалось над нею — небольшое строение, стоявшее чуть в отдалении от прочих монастырских зданий.
Монашек оказался подкеларником
[156] Никифором, был ласков и угодлив, но на полушутливый вопрос Иоанна Васильевича отвечал неохотно и как-то невнятно. Так государь и не понял — то ли там сидят провинившиеся в нарушении монастырского устава монахи, которые вроде бы сами наложили на себя соответствующую епитимию, то ли…
— А ну-ка отведи меня туда, — попросил Иоанн.
— Да у меня и ключа-то нет, — заупрямился монашек.
— У кого же он?
— У келаря отца Агапия.
— Тогда покличь его, да пусть ключ не забудет захватить, — повелел Иоанн, все больше загораясь любопытством.
— Он ныне мужичков деревенских на правеж ставит — недосуг ему, — смущенно пояснил подкеларник.
— Что-о-о? — удивился Иоанн. — Это к царю-то недосуг? Ты в своем ли уме, монах?! — но тут же иная мысль пришла ему в голову, и он, крепко ухватив собеседника под локоток, распорядился с усмешкой: — А и впрямь, негоже человека своим праздным любопытством от благочестивых дел отвлекать. Пойдем-ка сами к нему, да заодно и поглядим — как да что. Может, и мне есть чему поучиться… с правежом.
Келарь — дородный, с изрядным брюшком и толстой шеей, на которую была крепко насажена могучая голова, тряся вислыми щеками, увлеченно распекал у монастырского крыльца понуро стоящих мужиков.
Иоанн цепко удержал монашка, облегченно рванувшегося к отцу Агапию, и пояснил:
— Сказано ж тебе — негоже святого отца от богоугодного дела отвлекать. Давай-ка помолчим да со стороны поглядим, яко он его справляет.
Судя по громкому визгливому голосу келаря и унылым лицам мужиков, свое дело отец Агапий ведал славно и справлял его на совесть.
— Ты ж еще по осени обещался с монастырем расплатиться, — распалялся келарь. — И где обещанное? Сколь еще ждать потребно? — и тут же с угрозой: — Не мне и не отцу игумену задолжал, но богу. Это ж грех какой! Мне даже вымолвить страшно, какие тебя муки на том свете ожидают. Да и на этом тоже, — пообещал он многозначительно. — Али запамятовал, что ноне с кончиной закостенелых грешников у меня половина земляных келий пустуют? Так мне ведь и напомнить недолго!
— Отдал же я сполна, — промычал в ответ мужик, зло разминая в руке свой лохматый треух.
— А реза?
[157] Ее кто отдавать будет — ангелы небесные?! — вскинулся отец Агапий. — Опять же на резу еще реза идет. Ее ты тоже два года не платил. С нею как быть?!
— Так вот же привез я, — вновь заикнулся мужик.
— То государева подать. Она наособицу идет, потому как царь у нас ныне гостит, — отмахнулся келарь.
— Ну, коль уж обо мне речь зашла, то тут и показаться не грех, — вздохнул Иоанн и неспешно двинулся вперед по мягкому хрусткому снегу.
— Сам государь! — взвизгнул отец Агапий с восторгом и грозно рявкнул на стоящих у крыльца: — На колени, сиволапые!
Те послушно брякнулись прямо в пушистый снег.
— А шапки-то, шапки! — вновь простонал келарь.
И вновь все беспрекословно и почти мгновенно исполнили требуемое.
— И вам поклон, люди добрые, — приветливо произнес царь. — Благослови вас бог за то, что меня — сирого да убогого, милостью своей не оставили, прокорм привезли. Коли не вы бы — не иначе как с голоду помер. В казне-то у меня так пусто, что мыши, и те передохли. Вижу, тяжко тебе с ними приходится, святой отец, — обратился он к Агапию. — Зрю, что никак не желают понимать людишки-то, что первым делом надо с божьими людьми расплатиться, а уж потом о себе подумать… ежели что останется. Ай-яй-яй, беда кака, — заохал он притворно.
Келарь молчал, не зная что сказать. Вроде бы и поддерживал его Иоанн Васильевич, но уж больно тон при этом был у государя какой-то… неправильный, что ли. Будто он, страшно подумать, не на стороне келаря, а на той, другой, кто сейчас недвижно стояли на коленях в снегу, низко склонив головы, чуть ли не уткнув их в сугробы. Между тем Иоанн, поежившись, заметил:
— По такой погоде не след бы в сугробах прохлаждаться. Встаньте-ка, люди добрые. — И легонько толкнул носком сафьянового сапога крайнего из коленопреклоненных: — Будя валяться-то, говорю, — и осведомился у келаря: — Он, что ли, шельмец, резу на резу отдавать не желает?
Тот замялся, не зная, как ответить, чтобы не попасть впросак.
— То из-за нуждишки великой сбираем, государь, дабы божии люди от гладу не мерли. Опять же сколь народу в гости понаехало, — недвусмысленно намекнул он на царский поезд. — Оно, конечно, гость в дом — благодать на нем, да одной благодатью сыт не будешь.
— Ну да, ну да, — поддакнул Иоанн, принюхавшись к сочному винному перегару, исходившему, как ни странно, от отца Агапия. — Опять же, если самим в поле выйти, дабы потрудиться с молитвой на устах во славу господа нашего, то где тогда времечко для бражничания и пианства сыскать? Непорядок выйдет, верно?
— То я, — еще больше побагровело лицо у келаря, — в подвалах из давних бочек опробовал — не испортилось ли чего доброго, вот и. — Он развел руками.
— А меня ли не угостишь? — полюбопытствовал Иоанн. — Или великий убыток от того приключится для божьей обители?
— Да помилуй, государь, за счастие почту, — засуетился отец Агапий.
— Ну тогда и повели, чтоб бочонок прямо сюда выкатили. А еще лучше сам проследи, чтоб непременно из тех был, кои ты самолично проверял.
— Я мигом, — оживился келарь и проворно метнулся в сторону монастырских кладовых.
— Выходит, это ты — кормилец мой? — поинтересовался царь, вновь повернувшись к мужику.
— Выходит, что так, — неохотно пробасил тот, опасаясь ляпнуть что-то не так, но затем добавил: — Да тут, государь, почитай, что все мы из таковских.
