Здесь Мириам с Иегудой натолкнулись на воина из городской стражи — побитого, безоружного (у него отобрали дубинку и сбили с головы шлем), но живого.
— Минеи… — выдохнул он в ответ на вопрос Иегуды. — Это минеи…
— Не может того быть! — быстро сказала Мириам. — Минеи никого не трогают, они мирные люди!
— Ага… — согласился стражник, обиженно сверкая заплывшим глазом. — Мирные… А как же! Едва ноги унес… Ты, госпожа, наверное, еще не видела, что они наверху творят!
— Что творят? Что произошло?
Стражник хлюпнул сломанным носом, утер кровавую соплю грязной ладонью и осторожно потрогал вздувшуюся правую щеку.
— Жгут лавки минеи ваши. Книги жгут прямо у храма. Храм пока не трогают, но порази их Зевс, если захотят…
— Да с чего они стали все жечь? — перебил его Иегуда. — Что случилось?
— С чего, с чего?.. — зло прошамкал тот разбитым ртом. — Вчера лавочники пытались побить их главного… Он опрокидывал столы с товаром, оскорблял Артемис, кричал, что она колдунья и все, кто торгует ее изображениями, — колдуны.
Он нещадно шепелявил, глотая согласные, и морщился от каждого слова — удар явно повредил ему челюсть.
— Побили? — спросил Иегуда, оглядываясь по сторонам.
— Куда там… — ответил стражник, качая крупной лобастой головой, покрытой разводами пота и пепла. — Сбежал, собака! Его люди загородили дорогу, не дали страже его задержать.
Он снова потрогал щеку и скривился от боли.
— Да и задержали бы… Что толку?
— И как его зовут? Главного? — поинтересовалась Мириам неживым голосом.
— Да кто его знает? Кажется, Шаул…
Мириам бросила на Иегуду быстрый взгляд.
— Шаул? — переспросил тот. — Кто такой?
— Какой-то еврейский пророк, — стражник сплюнул темным и смахнул с губ длинную тонкую струйку окрашенной кровью слюны. — Говорят — колдун! Одним словом изгоняющий злых духов.
— Так колдун или пророк?
— Да может, и то и другое! Кто этих евреев разберет? Может, и правда, что колдун… У нас тут каждый десятый колдун или ученик колдуна, или сын… И этот Шаул — он неизвестно кто таков. Слышал только — здешние иудеи его не признают и не любят. Он сначала проповедовал в синагоге, но потом его прогнали. Так он начал проповедовать в схоле
[79] у Тиранна. Уже года три, как тут проповедует…
На этот раз уже Иегуда посмотрел на Мириам и переспросил:
— Три года?
— Ага, три! Да я сам ходил его слушал. И жена ходила. Ей рассказывали, что он от бесплодия лечит, так она и пошла… Он в доме Аквиллы остановился, а проповеди свои читал в схоле. Мы до него к самому Балбиллу
[80] ходили, а все без толку, только деньги ему отдали…
Чувствовалось, что стражник натерпелся страху и теперь его несло. Он и сам понимал, что его несет, захлебывался в потоке слов, перепачканных кровавой слюной и пересыпанных зубным крошевом, но остановиться не мог. Такое часто случается с людьми, чудом избежавшими смерти.
Гарью тянуло все сильнее и сильнее. Иегуда оглянулся — через проулок, ведущий к Лиману, стал виден дом, около которого пылал костер с человеческий рост. Вокруг огня кружились тени.
— … говорил я ей, дуре, — ныл охранник, — что даром ходим! Говорил! Так нет! К Шаулу потянула!
— Помолчи! — приказал Иегуда, и стражник сразу же умолк, как обрезало, но при этом тихонечко завыл.
Получилось очень жалостливо.
— Благодари Зевса, что жив остался. Кто руководит всем?
— Никто, — выпалил стражник мгновенно, словно ждал вопроса. — Люди сами…
— Так не бывает, — возразил Иегуда, кривя рот. — Когда люди выходят на площадь, это значит, что их кто-то туда послал.
— Шаул сейчас проповедует на Агоре…
— Он призывает делать то, что делает толпа? — спросила Мириам. На ее лице был написан новый страх — страх услышать ответ, который она не хотела слышать. — Это он зовет людей убивать?
— Он не велит убивать, — прошепелявил стражник, и Мириам совсем тихо, с облегчением, вздохнула.
Но тот добавил:
— Он велит жечь книги. Те, кто слушал его, пошли громить лавки с талисманами Артемис. Лавочники и ремесленники бросились защищать свое. Начались драки и, когда мы пытались их остановить…
Стражник осторожно пощупал глубокую багровую ссадину, словно след от удара бича пересекавшую лоб и скрывавшуюся под редкими, мышиного цвета волосами.
— Я ведь не колдун, — сказал он и вдруг всхлипнул. — Я же никого не ударил. Я только просил — расходитесь по домам! Я многих знаю… знал… Зачем убили Паисия? Он не пускал их разграбить лавку, он был в своем праве! И Никифора кто-то ударил до смерти, и Фотина покалечили…
Мириам молчала. Лишь плечи ее поднялись, вдруг стали острыми, и голову она склонила ниже, чем необходимо.
— Нам пора, — сказала она отстраненно, будто не хотела больше ни видеть, ни слышать испуганного стража порядка, будто бы его уже не было рядом. — Пойдем. Я не хочу думать, что с Иосифом что-то могло случится. С ним все в порядке.
Иегуда кивнул, хотя опыт говорил ему, что в тот момент, когда толпа выходит на охоту, никто не должен чувствовать себя в безопасности. Впереди бесновались обычные люди, которые еще недавно ходили в Эфесский храм, пользовались услугами предсказателей и гадалок, приносили жертвы богине-охотнице, издревле охранявшей Эфес от пиратов, болезней, войн и других несчастий, покупали амулеты и талисманы, ставили в комнатах маленьких мраморных и деревянных Артемис, надеясь, что богиня принесет им здоровье, богатство и удачу. Теперь эти обычные люди, те же, что и неделю назад, но со сверкающими новой верой глазами, деловитые, как муравьи, тащили на Агору для сожжения кто свитки книг, кто статуэтки Артемиды, крушили лавки соседей, и отчаянно, до смерти били тех, кто пытался им помешать…
Отсюда до Агоры было подать рукой: несколько кварталов на юг по улице Куретов.
— Где живет Иосиф? — спросил Иегуда, шагая рядом с Мириам.
Навстречу им бежали горожане, но по направлению к главной площади Эфеса катилась не менее многолюдная толпа — и те, и другие поглядывали друг на друга с недоверием и страхом, а кое кто и с тяжелой, голодной злобой. Одеты люди были разношерстно — ветхие кетонеты соседствовали с яркими туниками, а дорогие сандалии состоятельных горожан пачкала та же пыль, что и грубые калиги мастеровых.
— Рядом, — бросила Мириам через плечо, явно не желая напрямую смотреть Иегуде в глаза.
