— Ты веришь в Бога, Ханнан? — внезапно спросил Иешуа.
— Конечно, верю.
— И я верю. Но мне кажется, что Боги у нас разные.
— Ну, — сказал старик вставая. — Бог, как известно, один. Хотя… Ты называл себя его сыном, значит, тебе виднее. Мой Бог — это Бог всех иудеев. А твой Бог, Иешуа?
— Мой Бог — Бог всех людей.
— Ты в скором времени сам спросишь Его, чей Он. Еще до заката… Приятно было поговорить с тобой. Я в тебе не ошибся.
Ханнан повернулся к зятю.
— Светает. Пусть его накормят перед тем, как отвести к прокуратору. Мы же не звери, он все-таки иудей…
Каиафа кивнул.
— Я больше не хочу слышать о нем до тех пор, пока он не умрет.
— Хорошо, аба.
— Ты так боишься меня? — спросил Иешуа.
Он стоял на том же месте, со связанными за спиной руками, но не согнулся и не выглядел побежденным.
— Я не боюсь тебя, галилеянин, — небрежно бросил Ханнан через плечо, — а вот тебе пора начинать бояться…
Франция. Париж
Набережная Миттерана
Наши дни
Прокатный «Ситроен» медленно полз в разноцветном потоке машин, струящемся рядом с серыми водами Сены по набережной Миттерана. Автомобилей здесь скопилось много, несмотря на то, что час пик еще не наступил. Слава Богу, было не жарко, иначе водители вели бы себя гораздо несдержанней, а так — даже сигналы клаксонов раздавались крайне редко, только когда кто-то неосторожно или нагло перестраивался из ряда в ряд. Еще одна механическая река текла по улице Риволи в обратном направлении, вдоль решеток сада Тюильри и грязно-белых стен Лувра к Дому Инвалидов.
Человек в «Ситроене» с тоской поглядывал на огражденье сада, за которым зеленела свежая листва. Воздух в машине казался ему спертым, и работающий вполсилы климат-контроль не делал его свежее. Хорошо было бы открыть окна, но впереди маячил развозной «Форд Транзит», и его плохо настроенный дизелёк не дымил, зато вонял, словно миллион тухлых яиц.
Человек поморщился.
До отеля оставалось всего ничего, пешком минут десять, но не бросать же машину здесь! Придется плестись в пробке…
Он посмотрел на часы.
Минут двадцать, как минимум. А то и больше…
Что же стряслось там, впереди?
Причиной «тянучки» в такое время и в таком месте могла быть только авария. Проклятье! Малейшее столкновение — и пол-Парижа ползет, как черепаха. За сорок минут, что он пробирался к гостинице из центра, хвост автомобильной змеи уже дотянулся до бульвара Альбера Первого, намертво закупорив площадь Согласия и выезд на Елисейские поля. То, что пробка росла сзади, мало волновало синьора Таччини, а вот то, что впереди дымил дурно пахнущий фургончик и, похоже, все стояло вплоть до набережной Селестен…
Таччини вздохнул.
Ничего не поделаешь. Терпение, терпение и еще раз терпение!
Он был раздражен.
Он был готов лопнуть от переполнявших его эмоций.
Обычно Таччини не выходил из себя: сказывалась военная выучка, опыт и многолетняя привычка сдерживать себя в критических ситуациях. Но происшествия последних 48 часов выбили его из колеи напрочь!
Розенберг, черт его побери, не врал!
Группа Кларенса погибла целиком! До единого человека! Группа Шульце исчезла, как в воду канула! Тела пока не нашли, но итальянец мог дать голову на отсечение, что все члены легиона Карла Шульце мертвы, как камни в этой проклятой пустыне. Хуже того — испарился Морис. Морис, который и близко не должен был подходить к сумасшедшему археологу и его выводку! Главный координатор Легиона по Европе — надежный, как русский «Калашников», осторожный и опасный, словно леопард. Куда и как мог подеваться француз? Кто ухитрился все-таки его достать?
Слишком много вопросов.
Таччини закурил.
Четвертая подряд сигарета горчила так, что итальянца начало подташнивать и он, воткнув едва начатый «ротманс» в переполненную пепельницу, с трудом сдержал рвоту.
Зачем? Ну, зачем нужна эта дурацкая личная встреча? Неужели в наш век интернета, мобильной связи и цифровых технологий нужно устраивать эти спектакли с распиленными монетами, паролями и прочей шпионской ерундой?
При одной мысли, что предстоит еще и обратный путь в «Плазу», Таччини совсем помрачнел.
Традиции, которым следовали в Легионе, в начале 21 века выглядели смешно, чтобы не сказать глупо. По-хорошему, всю эту процедуру многовековой давности нужно было давно осовременить. Благо еще, что никого не заставляют орудовать мечами и ритуальными кинжалами, иначе впору было бы снимать продолжение «Горца». Нет, ну, почему использовать для миссии винтовку «Баррет» можно, а поговорить по «скайпу» нельзя?
Справа по ушам ударил пронзительный звук клаксона: двигавшийся в общем потоке двухэтажный туристический автобус начал смещаться к левой обочине. Размеры у дорожного лайнера были очень приличные, автомобили испуганно зашевелились, выползая из-под огромных колес со всей возможной резвостью.
Хотелось пить.
Таччини нащупал на сидении бутылочку «Эвиана» и сделал несколько глотков.
Во рту было противно, хотелось спать — после звонка Розенберга он так и не сомкнул глаз, а следующая ночь выдалась совсем уж тяжелая.
Интересно, действительно ли Шульце имеет отношение к организации теракта в Эйлате? Если это так, то очень некрасиво получается. Просто отвратительная ситуация! Таких претензий от одной из сторон по Договору Конклав не получал очень давно. И от кого он их получил сейчас?
От иудеев! От тех, кто никогда особо не думал о Легионе, как о защитнике их интересов! От тех, кому плевать на любые догмы, кроме их собственных! От тех, кто присоединился к договору лишь тогда, когда стал ручкой коромысла, на одной стороне которого висел христианский мир, а с другой — набирающее мощь мусульманство.
Понятно, что евреи вошли в Договор далеко не сразу, лишь по необходимости, и никто не рад был их видеть, но Легион не мог существовать, не учитывая интересов достаточно мощной и очень влиятельной конфессии.
И очень богатой!
Опять! Опять иудеи и их чертовы деньги! Вопрос влияния — это вопрос денег, не более. А вопрос равновесия всегда предполагает наличие общего врага, и хорошо, когда у этого врага связаны руки. Например, Договором. Иудеи всегда стояли слегка в стороне, блюдя прежде всего свои интересы. Кого бы интересовали их интересы, не будь они так дьявольски богаты? Никого!
Таччини был настоящим профессионалом — религиозные войны его не интересовали. Он никогда не совал нос не в свои дела, может быть, именно потому ему удалось так высоко подняться в иерархии Легиона. Планирование операций всегда было его коньком. Никто не умел лучше него разработать сценарий, а если к таланту стратега добавить еще и талант переговорщика, которым природа щедро одарила итальянца, то карьерный взлет становился понятен — Легион умел ценить подготовленные кадры.
