Здесь была и жена, Прасковья Варфоломеевна. За эти годы, родив князю трех сыновей и трех дочерей, супруга заметно раздобрела, но по-прежнему кожа ее была свежей, а глаза — лучистыми, и потому казалась она значительно моложе своих лет.
Женщины были заняты вышиванием. Возле них крутились девочки — Ксения, Анастасия и Елена, которых тоже исподволь приучали к рукомеслу.
— Воеводой послан на город, что у Николы Зараского, — с напускным спокойствием ответил князь, но обе женщины, хорошо знавшие Дмитрия, почувствовали, что он гордится новым назначением.
— Поздравляю, князюшка! Наконец-то наш род снова в чести! И не богатством, а верной службою! — воскликнула Мария Федоровна.
Прасковья Варфоломеевна всплеснула руками:
— Собираться надо. А скоро ехать?
— Завтра с утра.
— Я же не успею! Ведь сколько с собой надо брать!
Дмитрий ласково обнял жену за плечи:
— Не хлопочи. Приедете позже, когда обоснуюсь. Ужо дам весточку.
— Может, нам в Мугреево уехать? — спросила мать. — Поместье-то наше совсем захудало. Да и на подаренное государем село Нижний Ландех посмотреть надобно. Хозяйство большое — двадцать деревень, семь починков да двенадцать пустошей.
— Не время сейчас! — покачал головой Пожарский. — В тех краях Лисовский со своими разбойниками лазит. Жаль, что я прошлой зимой его не достал… В Москве сейчас спокойнее всего. Князь Скопин со своим войском уже на подходе. Скоро он и Жигимонта, глядишь, от Смоленска отгонит.
— А самозванец? — с тревогой спросила мать.
— Для его острастки государь лучших военачальников воеводами по городам вокруг Калуги разослал, — снова не без горделивой нотки ответил князь и перешел к хозяйственным делам: — По весне, дай Бог, суздальские земли от воров очистятся, тогда и поедете. А там, глядишь, к лету и ко мне на жилье переберетесь. С вами для защиты оставляю Надею. Да и пора младших — Федора да Ивана к военному делу приучать.
— А Петра? — спросила жена.
— Петра я возьму с собой! — твердо ответил Пожарский.
— Ему же и шестнадцати нет! — воскликнула Прасковья Варфоломеевна.
— Самая пора. Мне десять было, когда я княжить начал. А мои сыновья должны быть воинами не хуже меня! Лучше не мешкайте, готовьте для нас с Петром что нужно.
Наутро Пожарский со своим маленьким конным отрядом выступил в поход. За день он преодолел расстояние, отделявшее Зарайскую крепость от Москвы. Здесь его ждали. На площади собрались и ратники, и служилые люди, и посадские. Приехали поприветствовать воеводу окрестные дворяне. Князь убедился, что его имя здесь хорошо известно с той поры, как в расположенном невдалеке селе Высоком он наголову разгромил Лисовского.
Когда Пожарский, устроившись в кремле, вышел к ожидавшим его людям, первый вопрос был: не вернутся ли ляхи?
Князь лукавить не стал:
— Могут и вернуться. Могут и казаки от самозванца набежать. И пощады не ждите — после неудачи под Москвой они еще пуще злодействовать будут.
— Что же делать? — со страхом застонали в толпе.
Пожарский ободряюще улыбнулся:
— Главное — не падать духом. Пословицу знаете: «На Господа надейся, а сам не плошай». Всегда надо быть готовыми дать отпор разбойникам.
— Где ж нам, с вилами? — уныло возразил какой-то мужичонка в рваном треухе.
— А вон стрельцы на что? Гляди, какие ребята! Орлы! Такие любого Лисовского разобьют.
Стрельцы, стоявшие кто как, опершись о берданки, гордо приосанились.
— Молодцы, что говорить! — продолжал тот же мужичонка, видать самый бойкий из всех. — Так мало их! Им крепость бы удержать. А как нам быть?
— Я вот что вам предлагаю, — заметил Пожарский, — весь хлеб, что вы сейчас по лесам да оврагам прячете, в кремль свезти, а весной, когда сеять будете, его возьмете. Так надежнее будет. А то, скажем, на тебя, не дай Боже, лях нападет, приставит саблю к шее, ты же ему откроешь, где запасы хранишь, да еще и покажешь. А он тебе в благодарность башку и снесет. А коль в кремле зерно-то, пусть оттуда его берет. Глядишь, зубы и обломает.
— Мудро говоришь, князь, — заговорили одобрительно.
— Лучше, конечно, ни ляху, ни казаку не попадаться, — продолжал воевода. — А что для этого надо? Кремль у нас хороший, каменный, любую осаду выдержит. Но места в нем мало. Дай Бог стрельцам разместиться. А куда посадским да крестьянам прятаться? Крепость-то дырявая. Вон там стена завалена, здесь вал поосыпался. Значит, надо, не мешкая, крепость укрепить. И еще. Вон сколько мужиков здоровых. Надо оружием запастись — копьями и рогатинами, да и топоры сгодятся. А бою обучим, не впервой.
Незаметно текли дни в трудах. Избранные от посада доверенные люди принимали добро, раскладывая в амбары и подземелья кремля, везли бревна и камни для стен, как потеплело, углубили ров. К счастью, враг близко не подходил. Лазутчики доносили о небольших группах всадников, но те в бой вступать не решались.
Пожарский тем временем списался с соседями — воеводами Коломны, Каширы, Переяславля-Рязанского. Особенно рад был Пожарскому Прокопий Ляпунов.
Часть пятая
Пожар Московский
Однако, подойдя со своим отрядом к Пронску, Пожарский обнаружил, что Ляпунов сидит в осаде. Город окружило пестрое воинство бродяг-черкасов (так на Руси звали запорожцев), к которым примкнули невесть откуда появившиеся татары и русские воины из Москвы, присланные боярским правительством во главе с Исаем Сунбуловым. Число дружинников Пожарского было невелико, но это были испытанные воины, которые участвовали с князем во всех сражениях. Не раздумывая, Пожарский ударил с тыла. Ляпунов, увидев, что пришла помощь, со всеми имевшимися у него воинами вышел из-за стен. Взятые в клещи черкасы, в панике побросав оружие, удрали к Михайлову, где находилось их становище. Дмитрий и Прокопий встретились как друзья, будто и не было промеж них никаких неурядиц. Да и не время было вспоминать старое! Прокопий показал Пожарскому присланные к нему две грамоты.
Одна из них была писана дворянами из посольства под Смоленском. Ее Прокопий получил благодаря брату Захарию, который участвовал в заговоре против Шуйского. Он сумел попасть в состав посольства, чтобы сообщать старшему брату о ходе переговоров. Он же был и одним из авторов присланной грамоты. В ней говорилось:
«Мы пришли к королю в обоз под Смоленск и живем тут более года, чуть не другой год, чтобы выкупить нам из плена, из латинства, от горькой, смертной работы, бедных своих матерей, жен и детей… Собран был Христовым именем откуп — все разграбили; ни одна душа из литовских людей не смилуется над бедными пленными, православными христианами и беззлобивыми младенцами… Во всех городах и уездах, где завладели литовские люди, не поругана ли там православная вера, не разорены ли Божьи церкви? Не сокрушены ли, не поруганы ли злым поруганием божественные законы и Божие образы? Все это зрят очи наши. Где наши головы, где жены и дети, и братья, и сродники, и друзья? Не остались ли из тысячи десятый, из сотни один, и то с одной душой и телом… Не думайте и не помышляйте, чтоб королевич был государем в Москве. Все люди в Польше и Литве никак не допустят этого. У них в Литве на сеймище было много думы со всею землею, и у них на том положено, чтобы вывести лучших людей и опустошить всю землю и владеть всею Московскою землею. Ради Бога, положите крепкий совет между собою. Пошлите списки с нашей грамоты в Новгород, и в Вологду, и в Нижний, и свой совет туда, чтобы всем про то было ведомо, чтобы всею землею обще стать нам за православную христианскую веру, покамест еще мы свободны, и не в рабстве, и не разведены в плен».
