Затем Ляпунов дал Пожарскому прочитать грамоту, полученную им из Москвы:
«Поверьте этому нашему письму. Не многие идут вслед за предателями христианскими Михаилом Салтыковым и за Федором Андроновым и их советниками. У нас Первопрестольной Апостольской Церкви святой патриарх Гермоген прям яко сам пастырь, душу свою за веру христианскую полагает несомненно, и ему все христиане православные последствуют, только неявственно стоят».
Пожарский, дочитав грамоты, молча протянул их Ляпунову.
— Так что посоветовать, князь?
— Сажай немедля всех, сколько есть грамотных людей, чтоб сделать как можно больше списков. Надо собирать ополчение со всех городов.
— И я так думаю! — радостно произнес Ляпунов.
— А тебе быть во главе! — столь же решительно сказал Пожарский.
— Достоин ли? — заскромничал рязанский богатырь.
— Тебя по всем землям знают, за тобой пойдут! — твердо ответил князь. — Где думаешь сбор объявить?
— Под Шацком, — уже как о решенном сказал Ляпунов.
— Удобное место для сбора, — согласился Дмитрий. — Но это для южных городов — Тулы, Калуги, Коломны, Каширы. А из северных сюда долго будут добираться. Советую, чтобы они в Ярославле собрались. Вместе с двух сторон и ударите!
Выражение «ударите» неприятно резануло ухо рязанца.
— А ты разве не со мной, князюшка? — спросил приторно-ласково.
— Нет, — отрубил Дмитрий.
Лицо Ляпунова исказила гневливая усмешка:
— Что, про присягу выблядку польскому забыть не можешь?
Лицо Пожарского осталось невозмутимым. Глянув прямо в черные глаза Прокопия, отчеканил:
— Не дело в такой час плохое о союзнике мыслить. Своих ополченцев из Зарайска я сам под Шацк приведу, а как войско сладится, вперед вас буду в Москве!
— В Москве? — удивился Ляпунов, еще не понимая замысла князя.
— Да, в Москве. У меня же поместье на Лубянке и своих посадских хватает. Кто же мне запретит?
А как же воеводство?
— Воеводой меня Шуйский назначал, так что я от слова, данного ему, свободен. Нашу семью москвичи многие знают, думаю, поверят мне. Вооружу посадских, и как только вы подойдете, ударим изнутри. Запомни, Прокопий, — без воли москвичей тебе Москвы никогда не взять.
— Ловко удумал, — не скрыл восхищения Ляпунов. — Ай да князюшка!
…Пожарский уже был на подходе к Зарайску, когда к его отряду подскакал какой-то отрок на взмыленной лошади.
— Беда, князь, беда! Черкасы острог обманом взяли! У ворот ихний вожак сказал, что это ты их прислал. А как в острог вошли, всю стражу и повязали.
— Город грабили?
— Нет, пока в остроге сидят, жрут да пьют из твоего погреба.
— Ну, воры, — скрипнул зубами князь. — Я-то, дурак, подумал, что они и взаправду к Михайлову убегли. Ну, ужо я вас накормлю досыта!
Отряду же скомандовал:
— Отдыхайте пока, ребята. К городу подойдем затемно, чтобы враг не видал.
…По заснеженному руслу реки Осетр они пешими тихо подошли к стене крепости, возвышающейся на обрыве. Лошадей оставили в ближней роще под присмотром подростка, Князь внимательно осматривал высокий берег. Наконец указал на куст ракитника:
— Отбросьте снег!
За пластом снега обнаружился большой камень.
— Отодвиньте, только без шума.
Один за другим дружинники ползли на четвереньках по потайному лазу, пока не очутились на дне башни под названием «Наугольная, что у тайника». Пожарский, убедившись, что башня пуста, приказал одному из дружинников подняться наверх, на стену. Через несколько томительных минут тот тихо спустился вниз.
— Где они?
— Мальчишка правду сказал: бражничают. Часть в твоем тереме, а часть — прямо во дворе, под навесом.
— Пьяны?
— Зело!
— А стража?
— У ворот — с десяток. А на стенах никого не видать. Не ждут так скоро.
— Снова лезь наверх, положи пороху, да побольше. Когда я ухну филином, подожжешь. Посадские ждут сигнала, подбегут к воротам. Ну, с Богом.
Часть дружинников князь направил к воротам, чтобы снять охрану и открыть запоры. С большей частью окружил терем. Удар был внезапен и яростен. Черкасы бегали по двору как испуганные крысы. Их лошади, выпущенные из коновязи, тоже носились как бешеные. Многие падали под точными ударами сабель. Пожарский приказал не стрелять, чтобы в сутолоке не поранить своих. Немногим удалось вскочить на лошадей, но у распахнутых ворот, выстроившись коридором, их встречали с рогатинами и топорами горожане.
…Все это вспомнилось князю сейчас, при чтении летописи.
Завершала страницу совсем свежая запись: «…за ево Богу молити и родителей ево поминати и в Сенаник написати, а Бог сошлет по ево душу, и ево тем же поминати, довлеже и град Св. Николы стоит». Далее следовал Помянник, исчислявший предков Дмитрия Михайловича Пожарского.
Обычно суровый князь на этот раз не сдержал слез умиления. Склонив голову, подошел под благословение священника:
— Спасибо за память, отче.
— Бог тебя благословляет, князь.
Пожарский вышел на соборную площадь. Здесь уже собрались все горожане: и стар и млад. Отдельным строем стояли с оружием в руках ополченцы.
Пожарский поднял могучую руку в знак, что будет говорить.
— Люди зарасские! Вы помните нашу клятву здесь, на соборной площади? — зычно произнес князь. — Прямить Шуйскому. А если Шуйского не будет, другому законному государю. Мы по совету с Москвой крест целовали польскому королевичу, коли он примет православную веру. Но отец его, король Польский и Литовский, Жигимонт, отказался от своего обещания!
Толпа возмущенно заревела. Пожарский вновь поднял руку.
— Со мной рядом стоит протопоп Дмитрий. Он прочитает новую крестоцеловальную запись. Кто согласен, подходи и ставь крест!
Дмитрий начал читать:
— «Обещаем перед Господом Богом стоять за православную веру, не отставать от Московского государства, не служить польскому королю и не прямить ему ни в чем, не ссылаться с ним ни словом, ни письмом, ни с поляками, ни с литвою, ни с московскими людьми, которые королю прямят, а бороться против них за Московское государство и за все Российское царствие и очищать Московское государство от польских и литовских людей! Во все времена войны быть в согласии, не произносить смутных слов между собою, не делать скопов и заговоров друг на друга, не грабить и не убивать и вообще не делать ничего дурного русским, а стоять единомысленно за тех русских, которых пошлют куда-нибудь в заточение или предадут какому-нибудь наказанию московские бояре.
