Они так и застыли втроем над телом предателя, совершившего над собой суд и расправу, — обесчещенная семья, имя которой теперь должно было сгинуть навсегда вместе с тем, кто его опозорил!
Глава III
НОТАРИУС-ГУРОН
Не без веских причин собрались генерал-губернатор сэр Джон Кольборн, полицеймейстер и полковник Гор у губернатора Квебека на совещание относительно мер по подавлению активности патриотов. В самом деле, грозное восстание должно было уже совсем скоро поднять все население франко-канадского происхождения.
Но если лорд Госфорд и его окружение были вполне оправданно озабочены всем этим, то совсем ничто, похоже, не беспокоило некоего юношу, который утром 3 сентября был занят писанием в нотариальной конторе мэтра
[73]
Ника в Монреале, что на рыночной площади Бон-Секур.
Впрочем, «писание» — слово, пожалуй, не совсем подходящее для занятия, которым был всецело поглощен младший клерк
[74]
Лионель Рестигуш в данный момент, то есть в девять часов утра. Колонка неровных убористых строчек все росла и росла на красивой бумаге голубоватого цвета, отнюдь не похожей на грубые листы деловых документов. Временами, когда рука Лионеля замирала и он о чем-то глубоко задумывался, его взгляд скользил сквозь полузатворенное окно и рассеянно останавливался на памятнике адмиралу Нельсону
[75]
на площади Жака Картье. Спустя мгновение глаза его оживлялись, лицо светлело и перо снова начинало бегать по бумаге, а сам он — легонько покачивать головой, словно в такт какому-то внутреннему ритму.
Лионелю едва исполнилось семнадцать лет. Его женственное лицо ярко выраженного французского типа, обрамленное светлыми, пожалуй, несколько длинноватыми, волосами, было прелестно, а голубые глаза напоминали лазурь больших канадских озер. У него не было ни отца, ни матери, и мэтр Ник, можно сказать, заменял ему семью, ибо этот почтенный нотариус
[76]
любил юношу как родного сына.
Лионель был в конторе один. В такой час здесь обычно пусто: ни остальных клерков, разосланных с поручениями, ни клиентов, несмотря на то, что контора мэтра Ника — одна из самых посещаемых в городе. Вот почему Лионель, уверенный, что его никто не потревожит, поспешил этим воспользоваться; но едва он успел витиеватым росчерком пера поставить свое имя под последней строчкой в самом конце страницы, как услышал:
— Ба! Ты что тут делаешь, мой мальчик?
Это был сам мэтр Ник, появления которого юный клерк, чересчур поглощенный своим тайным занятием, не заметил.
Первым побуждением Лионеля было открыть бювар
[77]
и сунуть туда свою бумагу; но нотариус, к великой досаде юноши, проворно схватил подозрительный листок, который Лионель тщетно пытался вернуть.
— Это что такое, Лионель? — спросил он. — Минуточку, это что — черновик, копия контракта?
— Мэтр Ник, поверьте, я...
Нотариус нацепил очки и, нахмурив брови, с удивлением пробежал глазами страницу.
— Что я вижу! — воскликнул он. — Какие неровные строчки! Поле — с одной стороны! Поле — с другой! Изведено столько хороших чернил, столько дорогой бумаги потрачено на никому не нужные поля!
— Мэтр Ник, — пробормотал Лионель, покраснев до ушей, — это нашло на меня... случайно.
— Что нашло на тебя случайно?
— Написать стихи.
— Стихи?! Так ты, оказывается, сочиняешь стихи! Вот оно что! Разве для составления документов недостаточно прозы?
— Здесь речь идет не о документе, не сердитесь, мэтр Ник!
— А о чем же здесь идет речь?
— О стихотворении, которое я сочинил на конкурс «Дружественной лиры».
— «Дружественной лиры»! — воскликнул нотариус. — Уж не думаешь ли ты, Лионель, что я взял тебя к себе в контору, чтобы ты участвовал в конкурсе «Дружественной лиры» или какого-нибудь другого парнасского кружка?
[78]
И сделал тебя младшим клерком, чтобы ты предавался стихотворным страстям? Тогда уж лучше убивать время, катаясь на лодке по реке Св. Лаврентия или гуляя по аллеям Королевской горы и парка Св. Елены! Ничего себе — поэт в нотариальной конторе! Голова клерка в лавровом венце! Есть чем распугать всех клиентов.
— Не сердитесь, мэтр Ник! — жалобно протянул Лионель. — Если бы вы знали, как поэтичен наш мелодичный французский язык! Он так легко подчиняется такту, ритму, гармонии!.. Наши поэты Лемэ, Эльзеар Лабель, Франсуа Монс, Шапман, Октавий Кремази...
— Но все эти Кремази, Шапманы, Монсы, Лабели, Лемэ не исполняют важнейших обязанностей младшего клерка, насколько мне известно! И не получают, не считая стола и квартиры, по шесть пиастров в месяц от мэтра Ника. Им не приходится составлять купчих бумаг
[79]
или духовных завещаний, и они могут строчить себе стихи сколько влезет!
— Мэтр Ник... Это только один раз...
— Ну ладно! Один раз можно... Так ты захотел стать лауреатом конкурса «Дружественной лиры»?
— Да, мэтр Ник, это мое заветное желание!
— А могу я узнать тему твоего стихотворения? Наверняка это какие-нибудь пышные дифирамбы
[80]
Табелионоппе — музе всякого порядочного нотариуса.
— О! — воскликнул Лионель с протестующим жестом.
— Так как же тогда называется твоя рифмованная безделушка?
— «Блуждающий огонь»!
— «Блуждающий огонь»?! — удивился мэтр Ник. — Так ты посвящаешь свои стихи блуждающим огням?
Тут нотариус, конечно, не преминул бы поддразнить Лионеля, перечислив еще и джиннов
[81]
, эльфов
[82]
, гномов, домовых, русалок, водяных — словом, всех поэтических персонажей скандинавской мифологии, но тут в дверь постучали и на пороге появился почтальон.
