Петрашка зашарил глазами вокруг в поисках батяки, братьев и дядьки Савелия, и заметил их недалеко от себя, зажатых со всех сторон абреками. Они рвались к окруженному мюридами Шамилю, рядом с которым находился его приспешник Муса. Выражение лица третьего имама было по-прежнему презрительно-надменным, но тыкать нагайкой в сторону врагов он перестал. Жалким, несмотря на заносчивый вид, выглядел и главарь банды разбойников, который без устали колотил обрубком ноги по хребту своей лошади. Петрашка бросил кабардинца в самое пекло кровавой рубки, он уже ввязался в бой, когда вдруг заметил, как из середины побоища сорвалась в галоп группа всадников. Впереди в окружении охранников скакал Шамиль, за ним рвал поводья знаменосец с зеленым знаменем, замыкал отряд безногий Муса. Улица с обеих сторон была забита казаками и русскими солдатами, но абреки торопились не к одним или другим воротам, а к дому с просторным двором, находящемуся на углу площади. Петрашка помчался наперерез, он не мог допустить, чтобы кровник ушел и в этот раз. Расстояние медленно сокращалось, до укрытия оставалось каких-то десятков пять сажен, хозяева уже распахивали створки ворот, чтобы принять беглецов. Казаку в затылок дышали станичники во главе с отцом, сотником Дарганом, которого тоже не устраивала подобная развязка.
— Давай, родимый, — стискивая коленями бока кабардинца, закричал Петрашка. — Если мы упустим нашего обидчика, век себе не прощу.
Конь всхрапнул и словно взлетел на воздух, неся на себе всадника будто пушинку. В ушах засвистел ветер, полы черкески за спиной начали рваться на куски. Петрашка надвинул папаху на лоб, пригнулся к гриве и сросся с конской холкой. Но под Мусой тоже была не простая лошадь, а чистопородный арабский скакун, может быть, родственник коню самого Шамиля. Выгнув крутую шею, он парил над дорогой, унося наездника все дальше. Казалось, его невозможно догнать, он был подобен горячему ветру пустынь, из которых его привезли в эти дикие горы. Первые всадники скрылись за воротами и замелькали между плодовыми деревьями, оставляя на сучьях части одежды и лоскуты зеленого знамени. Арабчаку Мусы осталось несколько прыжков, чтобы тоже пересечь спасительную черту. Петрашка повернул шашку плашмя и что было силы ударил ею по заду кабардинца, тот всхрапнул от боли и взвился из последних сил. Главарь абреков оглянулся назад, брызнул слюной, лицо его перекосилось от бешенства. И в то мгновение, когда он вскинул саблю, чтобы с разворота нанести удар по догнавшему его преследователю, казак полоснул шашкой по его локтю. Рука бандита вместе с клинком выскользнула из рукава черкески, оставшегося висеть на нитках, и упала перед мордой Петрашкиного кабардинца. Тот испуганно шарахнулся в сторону, едва не сбросив всадника с седла. Пропустив Мусу, обливавшегося кровью, вовнутрь подворья, хозяева захлопнули створки перед самым носом казака. Станичники тут же забарабанили по ним рукоятками шашек, но ворота были крепкими, их на века сбивали из горного дуба, а вокруг дома была выложена высокая каменная стена.
— Подкатывай мортиру, — в запале крикнул кто-то из толпы осаждавших. — Разнесем осиное гнездо в пух и прах, чтобы духу от него не осталось.
— Обходи хату сбоку, может, там будет пониже.
Но крытая деревянной щепой сакля с просторным двором вокруг нее представляла из себя крепость в крепости, она со всех сторон была обнесена стенами, перескочить через которые не представлялось возможным. Кто-то тащил осадные лестницы, кто-то забрасывал на стену железные крючья, намереваясь взять дом штурмом. Несколько смельчаков наконец перепрыгнули через ограду и распахнули ворота настежь. Штурмующие ворвались на подворье, но там никого не оказалось — ни Шамиля со свитой, ни самих хозяев.
Станичники бросились к стене позади двора и увидели глубокую нишу с дверью. Когда ее вышибли, оказалось, что проход вел за крепостные стены. По склону горы, далеко внизу, в сторону Дагестана удалялся маленький отряд Шамиля, над которым развевались обрывки зеленого знамени. Вряд ли кто из победителей сумел бы догнать абреков — так ходко они шли. Казаки из сотни Даргана с досадой следили за пропадавшей из виду группой непримиримых абреков.
— Имам всего Дагестана и Чечни подался в родной аул Гуниб. Там ему и место, — нервно сплюнул под лошадиные копыта богатырь Федул. — Не думаю, что горные орлы поспешат делиться с ним своей добычей, значит, он скоро вернется.
— Само собой, жрать-то хочется всегда, — криво ухмыльнулся отходивший от боя брат Даргана подъесаул Савелий. — Одной бараниной сыт не будешь.
— Было бы чем ее захватывать, — с подковыркой добавил молодой казачок Гаврилка и подмигнул седоусому Гонтарю, качавшемуся в седле рядом с ним. — Петрашка Дарганов натворил делов — главного приспешника Шамиля без руки оставил.
— Панкрат Мусу без ноги отпустил, а младший его брат этому разбойнику руку оттяпал! — со смехом откликнулся тот.
— Какую, станичники, левую или правую?
— Какая разница, все одно абрек теперь безрукий и безногий.
— Кажись, левую, до самого локтя. Вон она, на дороге пальцами скрючилась.
— Плохая примета, возвратится кровник, как пить дать. Ежели бы правую…
— Пускай возвертается, теперь Захаркин черед его обтесывать.
— Ну комедь, чистая театра…
Под громкий смех станичников остатки гвардии Шамиля растворились на фоне хмурых гор, будто спрятались в их складках. На площади гусары оттесняли кавказцев, оставшихся без главарей, к ее середине, отбирали у них оружие и лошадей. По улице сновали небольшие группы верховых, они врывались во дворы, заглядывали во все углы, проверяли старого и малого, заодно не брезговали перетряхнуть содержимое их сундуков. Для победителей это было привычным делом.
А вокруг разливалась летняя теплынь, наслаждаясь которой, на все голоса свистели и чирикали разные птахи. И странными в этом земном раю казались мертвые тела в неряшливых одеждах, испятнавшие во множестве зеленую траву. Природа словно лишний раз напоминала, что вся она соткана из противоречий. И как только живущие среди нее люди поймут этот непреложный закон бытия, так сразу наступит для них долгожданные мир и благоденствие.
Зима уже вошла в свои права, припорошила окрестности первым снегом. Но в этих местах белые простыни на земле менялись на рябые чаще, чем хорошие хозяйки в куренях перестилали ими широкие постели. Вот и сегодня с утра щеки взбодрил резвый морозец, а стоило солнышку выглянуть из-за гор, как под сапогами станичников захлюпала обыкновенная грязь.
Захарка с Петрашкой вывели кабардинцев из конюшни, разом вскочили в седла, сытые лошади под ними мелко переступали ногами. На обоих студентах были новые бешметы с башлыками, на головах красовались смушковые папахи, сбоку синих штанов торчали ножны шашек, из-за спин выглядывали стволы ружей. Вслед за братьями взобрался на коня Панкрат, недавно произведенный в чин подъесаула, подкрутил светлые усы и зыркнул темными глазами на жену с малым дитем на руках, застывшую возле стремени. Старший мальчик жался к материнскому боку.
