— Ах, господин Анри, — прошептала Мари. И, посмотрев на отца, на Кернана, бросилась к ним на грудь и разрыдалась. Потом она подошла к шевалье.
— Анри, — ответила она, робко подставив щечку, — это единственное, что я могу вам подарить.
Юноша легонько коснулся губами нежной кожи девушки и почувствовал, как бьется ее сердце, готовое выскочить из груди.
Кернан улыбался, а в голове графа невольно переплелись два имени: Анри де Треголан и Мари де Шантелен.
Глава X
ОСТРОВ ТРИСТАН
Январь прошел спокойно, и понемногу наши друзья стали чувствовать себя увереннее. С каждым днем Анри все сильнее привязывался к девушке, но, помня, что Мари обязана ему своим спасением, он так же тщательно скрывал свою любовь, как другой — менее щепетильный воздыхатель — выставлял бы ее напоказ. Таким образом, никто не догадывался о чувствах юноши, кроме, быть может, Кернана, от которого ничто не могло ускользнуть.
— К тому и идет, — повторял про себя бретонец, — а лучшей партии нечего и желать.
Жизнь в деревне Дуарнене спокойно текла своим чередом, всего лишь раз это спокойствие было нарушено. И вот при каких обстоятельствах.
По другую сторону реки напротив домика Локмайе, всего в одной восьмой лье от побережья, возвышался островок. Он представлял собой скалу, на вершине которой горел огонь, указывающий по ночам вход в гавань. Его называли остров Тристан,
[62]
и название подходило ему как нельзя лучше. Кернан заметил, что островок внушал рыбакам какой-то суеверный ужас: одни старательно избегали приближаться к нему, другие, проплывая мимо, грозили ему кулаком, третьи — крестились, а их жены пугали детей «проклятым островом».
Можно было подумать, что на острове размещался лепрозорий
[63]
или какая-то больница. Его боялись.
Частенько рыбаки говорили:
— Ветер задул с острова Тристан. Не к добру это! Много наших товарищей сгинет нынче в волнах.
Страх этот не имел под собой никаких видимых причин. Тем не менее место слыло опасным и роковым. Но, несмотря на это, остров был обитаем. Иногда Кернан замечал, как по скалам бродит какой-то человек, одетый в черное. Жители Дуарнене показывали на него пальцем и кричали:
— Вот он! Вот он!
Часто к этим крикам примешивались угрозы.
— Смерть ему! Смерть ему! — гневно повторяли рыбаки.
Тогда человек в черном скрывался в полуразрушенном шалаше на вершине.
Картина не раз повторялась. Кернан рассказал об этом графу, и они обратились за разъяснениями к Локмайе.
— А! — бросил тот. — Так вы его видели?
— Да, — подтвердил граф. — Можете ли вы сказать, друг мой, кто этот несчастный изгнанник?
— Этот? Дьявол, бесовское отродье! — В голосе рыбака прозвучала угроза.
— Да какой такой дьявол? — спросил Кернан.
— Ивна, богохульник.
— Какой Ивна? Какой богохульник?
— Лучше о нем не говорить, — пробурчал рыбак.
Бесполезно было дальше расспрашивать старого упрямца. Но однажды вечером, в первых числах февраля, разговор вновь коснулся таинственного изгнанника, и на этот раз не без помощи самого Локмайе.
Друзья собрались внизу у зажженного камина. Погода стояла ужасная: за окнами выл ветер и барабанил дождь. Двери и ставни жалобно трещали под напором бури. В широкой каминной трубе вихрями сталкивались разные потоки, отчего языки пламени выгибались вниз, а комната наполнялась дымом. Погруженные в собственные мысли, все прислушивались к завываниям бури, когда старый рыбак произнес, словно ни к кому не обращаясь:
— Хорошая погодка! Славная ночь для богохульника, лучше не придумаешь!
— А, ты имеешь в виду Ивна? — откликнулся Анри.
— Вот-вот, бесовское отродье! Но что бы я о нем ни говорил, по крайней мере, смотреть на него уже осталось недолго.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я знаю, что говорю.
И старик снова погрузился в свои размышления, не переставая, однако, к чему-то прислушиваться.
— Анри, — продолжил граф, — вы, кажется, знакомы с этой историей? Не объясните ли вы нам, кто же на самом деле этот Ивна, этот дьявол, как его здесь называют?
— Да, господин Анри, — подхватила Мари, — я тоже слышала о нем и даже видела на острове Тристан какого-то скитальца, но мне так и не удалось узнать больше.
— Мадемуазель, — ответил Треголан, — этот Ивна — священник, присягнувший новой власти, богохульник, как его здесь называют, которого муниципалитет назначил в наш приход. Теперь он вынужден прятаться на острове от гнева своих прихожан!
— Так это один из новообращенных святых отцов, которые переметнулись к республиканцам! — воскликнул граф.
— Совершенно верно, господин граф, — отозвался Треголан. — И чуть только солдаты сопровождения покинули его — вот что стало с негодяем! Он едва успел запрыгнуть в лодку и спрятаться на скале, где теперь и живет, питаясь какими-то моллюсками.
— Почему же он не сбежит оттуда? — вступил в разговор Кернан.
— К острову не подходит ни одна лодка, и негодяю остается лишь ожидать смерти.
— Ему недолго осталось ждать, — прошептал Локмайе.
— Несчастный! — Граф глубоко вздохнул. — Вот чего он добился, примкнув к рядам изменников, не осознав высшего предназначения сынов церкви в это смутное и ужасное время!
— Да, — откликнулся Треголан, — служителям церкви уготована великая роль.
— Конечно, — продолжал граф, воодушевившись, — их подвиг еще величественнее, чем подвиг тех сыновей Вандеи и Бретани, которые с оружием в руках выступили на защиту святой веры! Я видел вблизи этих посланцев Господних: видел, как они отпускали грехи перед битвой и благословляли целую армию, преклонившую колени; видел, как они служили мессу, поднявшись на холм, с деревянным крестом и с глиняными чашами вместо священных сосудов; потом они бросались в самое пекло с распятием в руке, поддерживая, утешая, исповедуя раненых под огнем орудий, — и здесь, на поле брани, я завидовал им еще сильнее.
По мере того как граф говорил, в нем словно разгорался священный огонь; его взгляд жег пламенем святой веры; во всем облике чувствовалась непоколебимая убежденность истинного сына церкви.
— Вообще-то, — добавил он, — не будь у меня жены и ребенка, эти ужасные времена я встретил бы как служитель Господа.
Все посмотрели на графа. Его лицо светилось.
