– Добрый день! – обратилась к ней Вита. – Вы не скажете, здесь был антикварный магазин, вот в этом самом доме. Он что, закрылся или переехал?
– Какой? – переспросила женщина, обернувшись к Вите и вытерев потный лоб салфеткой.
– Антикварный! Всякие старинные вещи: светильники, украшения, монеты, заколки…
– А, антики… – Женщина задумалась. – Здесь такого нет, поезжайте в Будву, там много.
– Но как же так! – перебила ее Вита. – Этот магазин был здесь, на этом самом месте! Я в нем была совсем недавно, купила одну вещь и хотела спросить…
Ей даже захотелось продемонстрировать свою фибулу, чтобы доказать – и этой женщине, и в первую очередь самой себе, что она ничего не путает и не выдумывает. Она уже запустила руку в сумку, но какая-то сила в последний момент остановила ее. Не нужно лишний раз доставать фибулу, не нужно никому ее показывать.
– Нет, здесь такого не было! – уверенно возразила женщина. – Здесь рыбарница. Если хотите рыбы – покажите мне, какая вам нравится, и скажите, когда вам ее приготовить. Я пожарю ее с приправами, заверну в фольгу, вы возьмете домой. Многие берут, очень удобно – не нужно дома жарить.
Рыба выглядела более чем аппетитно, но у Виты были совсем другие планы.
– Как же так, – пробормотала она недоверчиво. – И давно здесь ваша рыбарница?
– Не очень давно, – женщина что-то посчитала про себя, шевеля губами, – у меня тогда как раз внучка родилась, значит, семь лет назад. Да, точно, семь лет.
– Семь лет? – ахнула Вита. – Не может быть! Я здесь была всего несколько дней назад, и здесь был антикварный магазин. Вы ничего не путаете?
– Семь лет! – уверенно повторила продавщица. – Я ничего не путаю. Я знаю, сколько лет моей внучке! Рыбу будете заказывать?
– Не сейчас, – проговорила Вита и вышла из лавки.
Она огляделась, перешла дорогу, поднялась по лестнице к церкви, чтобы еще раз сверху оглядеться.
Вот в этом самом доме напротив церкви был антикварный магазин, она это прекрасно помнит. А сейчас там – рыбная лавка. И больше никаких магазинов. Как же так?
За спиной у Виты раздались неторопливые шаги, потом – негромкий скрип.
Она оглянулась и увидела пожилого священника в длинном темном облачении, с маленькой аккуратной бородкой, который отпирал большим ключом дверь церкви.
– Извините, святой отец! – обратилась она к священнику. – Можно вас спросить?
– Конечно, дочь моя. – Священник приветливо, ласково улыбнулся, вокруг его глаз проступили лучики мелких морщин. От его улыбки Вите стало как-то спокойнее.
– Понимаете, святой отец, – неуверенно проговорила она. – Вот там, напротив вашей церкви, – рыбная лавка…
Она растерянно замолчала: теперь то, что она собиралась сказать, ей самой казалось странным и бессмысленным. Священник в лучшем случае посчитает ее странной.
– Да, дочь моя? – Священник выжидающе смотрел на нее, склонив голову к плечу.
– А здесь никогда не было антикварного магазина? – выпалила Вита, словно бросилась в холодную воду. – Понимаете, это так странно. Я в растерянности…
– Да, дочь моя, здесь когда-то был антикварный магазин. – Священник задумчиво закивал, словно глядя на что-то невидимое, точнее, видимое только ему. – Но он давно уже закрылся, много лет назад, сразу после гибели хозяина.
– Гибели? – переспросила Вита. – А что с ним случилось? И когда это было?
– Когда? – Священник задумался. – Примерно десять лет назад. Да, десять лет. Хозяин, это был такой хороший, добрый человек… Его нашли мертвым.
Вита с изумлением слушала священника. А тот помолчал, перебирая четки.
– Что с ним случилось? – спросила Вита. – Вы сказали, что он погиб. Значит, это было… убийство?
Священник тяжело вздохнул. Кажется, он даже постарел, вспоминая то давнее дело.
– У нас очень редко такое случается. Вы знаете – у нас в стране очень низкая преступность. Кражи случаются редко, а уж убийства – это вообще небывалое дело. Но хозяина того антикварного магазина действительно убили.
– Неизвестно, кто?
– Нет, убийц так и не нашли.
– А как… как его убили?
Священник внимательно взглянул на нее.
– Если это праздный интерес – мне следует…
– Нет, святой отец, это не праздный интерес! – взволнованно перебила его Вита.
Священник тяжело вздохнул, кивнул головой, открыл дверь церкви и пригласил Виту:
– Зайдите, дочь моя. Я хочу кое-что вам показать.
Вита послушно последовала за ним.
Внутри церковь показалась ей просто огромной. Своды терялись в темноте, вдоль центрального нефа тянулись два ряда стройных колонн. На стенах висели потемневшие от времени картины.
– Когда-то этот поселок был большим и богатым, – говорил священник, неторопливо шагая к алтарю. – Тогда-то и построили эту церковь. В восемнадцатом веке по большим праздникам здесь собиралось до пяти тысяч прихожан. Сейчас редко приходит больше пятидесяти человек. Но я хотел рассказать вам не об этом.
Он остановился и подошел к стене церкви. Высоко под сводами было проделано несколько круглых окон, и сейчас в одно из них проникло солнце. Яркий солнечный луч упал на стену, точнее – на висевшую там картину.
Картина потемнела от времени, краски поблекли, выцвели, но солнечный свет оживил и освежил их, как будто ее коснулась рука опытного реставратора.
Священник подошел совсем близко к картине, жестом предложил Вите присоединиться к нему. Девушка подошла ближе.
Теперь она отчетливо видела каждую деталь картины.
На ней был изображен берег моря. Позади, на заднем плане, виднелись темные горы, исчерченные трещинами и складками, как кожа тысячелетнего великана. Приглядевшись, Вита узнала эти горы. Те самые черные горы, которые дали название этой маленькой солнечной стране.
В центре же картины, на первом плане, стоял человек в разорванном плаще, привязанный к высокому столбу. Наверняка это был какой-то ранний христианский мученик.
Художник изобразил этого мученика в наивной, архаичной манере, напоминающей детские рисунки, – но вместе с тем он точно и выразительно передал его внешность и обуревающие его чувства. Одежда мученика была в крови, на лице его читалось страдание – но в то же время его лицо выражало мужество и решимость претерпеть любые страдания ради высокой, святой цели.
Привязанного к столбу человека окружали воины в сверкающих доспехах римских легионеров. Их лица автор картины изобразил грубыми и жестокими, не знающими жалости и снисхождения. Одни из них били привязанного древками копий, другие наносили ему раны мечами, третьи тащили огромные охапки хвороста и сваливали у его ног, собираясь развести костер.
