Однако возле самого выхода из церкви она задержалась.
Там, справа от выхода, стоял деревянный стенд с приколотыми к нему фотографиями.
Вита не понимала, что привлекло ее внимание, что заставило ее остановиться возле этого стенда.
Приглядевшись, она поняла, что на этих фотографиях запечатлен знаменательный момент в жизни этого прихода – день примерно десять лет назад, когда эту церковь посетил какой-то важный церковный чин – архиепископ или даже кардинал. Церковный иерарх был запечатлен на пороге церкви и возле алтаря, рядом с настоятелем (тем самым, с которым только что разговаривала Вита) и в окружении оживленных, нарядно одетых прихожан.
В самом низу стенда была фотография, на которой князь церкви садился в черный лимузин, чтобы отбыть восвояси.
И тут… и тут Вита поняла, из-за чего она остановилась.
Лимузин кардинала (или архиепископа) стоял напротив церкви, возле того дома, где сейчас находилась рыбная лавка. Возле того дома, где несколько дней назад Вита видела антикварный магазин. Магазин, которого там никак не могло быть.
И на этой фотографии там действительно был антикварный магазин, Вита отчетливо разглядела его вывеску. Она видела такие же распахнутые двери, какие видела в прошлый приезд.
Но вовсе не это поразило Виту, не это заставило чаще биться ее сердце.
Возле входа в антикварную лавку стоял ее хозяин.
Видимо, как и все жители маленького городка, он хотел взглянуть на редкого и знатного гостя.
Вита внимательно вглядывалась в фотографию – и не могла поверить своим глазам.
Это был тот самый человек, который продал ей бронзовую фибулу.
У нее не было ни малейших сомнений – то же красивое, загорелое лицо, тот же живой, приветливый взгляд.
Вита вспомнила его голос, вспомнила, как он обратился к ней – «Изволите?»
Земля качнулась у Виты под ногами, и ей пришлось присесть на церковную скамью и отдышаться.
Что же это такое с ней? Ведь она так ясно помнит свой разговор с антикваром. И фибула – вот она. Вита пошарила в сумке и нашла там маленький, но увесистый пакет. А получается, что антиквар умер десять лет назад, священник ведь врать не будет. Да и тетка в рыбной лавке тоже. И, наконец, на той фотографии с архиепископом стоит дата!
И нельзя пойти к священнику, показать ему фибулу и рассказать все как есть. Он – духовное лицо, им в мистику верить не положено, а тут ведь явная мистика.
Вита подумала немного и решила оставить все как есть, никому ничего про фибулу не рассказывать. Отчего-то ей казалось, что так будет правильно. Ведь она сама выбрала эту вещь из множества других в антикварном магазине. Так, возможно, это не случайно?
На следующий день жара спала, вдалеке над большой горой висела темно-синяя туча, однако пока не собиралась спускаться. Несмотря на это, народ тянулся с пляжа, опасаясь ливня.
– Один шарик орехового и один шарик гранатового! – проговорила Вита, протянув девушке за стойкой монету.
Та взяла рожок, зачерпнула из одного корытца, из другого и с улыбкой протянула Вите мороженое.
Вита улыбнулась в ответ и пошла по набережной, блаженно щурясь на солнце и слизывая кисловато-сладкое, ароматное мороженое. Мороженое таяло, и так же сладко таяло все тело от этого южного дня, от бирюзового дыхания моря, от воздуха, напоенного ароматом цветов, ароматом юга, ароматом покоя.
Как хорошо! Пусть Глеб продинамил ее, пусть вокруг нее творятся какие-то непонятные и опасные вещи – но никто и ничто не отнимет у нее этого блаженства, этой пронзительной радости бытия… не думать ни о чем плохом, впитывать всей кожей эту блаженную радость южного полудня, чувствовать то, что итальянцы называют dolce far niente, блаженным ничегонеделаньем…
Навстречу ей шли такие же счастливые, беззаботные, блаженно улыбающиеся люди.
Вита взглянула в зеркальную дверь сувенирного магазинчика, увидела в ней свое отражение – и с удовольствием отметила, что хорошо выглядит, что посвежела и ожила за эти дни… Море кого хочешь в себя приведет…
И вдруг блаженная истома разом померкла, словно на солнце набежала черная, непроницаемая туча. Хотя туча все так же висела где-то далеко на вершине горы.
Позади себя, совсем недалеко, Вита увидела высокого, широкоплечего мужчину неопределенного возраста, с обвислыми полуседыми усами. Он шел так же медленно, так же неторопливо, как все остальные, а сейчас остановился, чтобы вытряхнуть камешек из сандалии. Он казался таким же расслабленным, таким же беззаботным, как все на этой набережной, – но в глубине ореховых глаз таилась угроза и опасность, таился хищный охотничий азарт.
Самое же главное – Вита узнала этого мужчину.
Это был один из двух ночных грабителей, которые напали на нее минувшим вечером в Старом городе. Один из тех двоих, которые что-то хотели отнять у Виты – и отняли бы, если бы их не спугнула огромная собака.
И этот ночной волк не прогуливался по набережной, не грелся в лучах солнца, как все остальные в этот чудесный день. Он шел за ней, за Витой. Он охотился за ней. И когда она остановилась, чтобы взглянуть на свое отражение в двери магазина, – он тоже остановился, якобы для того, чтобы вытряхнуть камешек…
Остановился и бросил на нее быстрый внимательный взгляд.
Хорошего настроения как не бывало.
Вместо него душу Виты наполнил страх, тягучий и холодный, как ледяная ночь. Совершенно неуместный в этом приморском раю, под этим бледно-бирюзовым небом.
Вита прибавила шагу – но теперь она спиной чувствовала взгляд вислоусого, слышала его мягкие, пружинистые шаги. Он не отставал от нее и явно чего-то ждал.
Или просто пугал ее, хотел, чтобы она потеряла голову и наделала ошибок?
Теперь Вита смотрела в каждую магазинную дверь, в каждую витрину, чтобы проверить, не отстал ли ее преследователь. И каждый раз убеждалась, что он идет сзади – в нескольких метрах от нее, не приближаясь и не отставая.
Тут впереди показалась толпа жизнерадостных скандинавов. То ли шведы, то ли норвежцы, они жили в большом отеле на берегу и каждую свободную минуту использовали для укрепления здоровья – по утрам бегали, потом плавали или просто быстро ходили пешком по набережной. Вот и сейчас они шли всей группой, бодро размахивая руками и переговариваясь. Их было много, и они заняли всю ширину прибрежного променада.
Остальные гуляющие посторонились, прижались к стене, чтобы пропустить монолитную группу спортивных северян. Но Вита решила использовать их в своих собственных целях. Она не отступила в сторону, а ввинтилась в толпу, громко извиняясь по-английски, просверлила ее, как червь яблоко, и тут же свернула с набережной на узкую каменную лестницу, взбирающуюся на склон горы.
На середине подъема она оглянулась и увидела вислоусого.
