Такса повиновалась, для собаки в таком раскладе не было ничего обидного, в природе доминантные суки никогда не подпускают кобелей к безмозглым слабым сучкам. В тот день, когда хозяйка умерла, бедная такса подняла страшный вой с причитаниями, и когда гроб заносили в катафалк, она ухитрилась прыгнуть в машину и всю дорогу сидела смирно, так что ее и не сразу заметили. Теперь молодуха вела бедную таксу за гробом. Собака взвыла, в этот момент оркестр остановился, и труба снова выдала странное соло: «Па-па па-рам! Па-па-пам!»
Солнышко распалило, очередь к гробу начинала редеть, а маленькие дети, правнуки Марго, устроили беготню за таксой и дергали взрослых за рукава:
– Похороните бабушку! Похороните бабушку!
И некому было приструнить непослушных детей. Никто не мог наладить дисциплину так, как это умела покойная Марго.
Четыре зятя закрыли элегантно крышку гроба и опустили его в могилу на белых полотенцах. Тома держалась, пока не закопали, слезы нахлынули с небольшим опозданием, когда вступил оркестр, и губернатор посадил-таки рябину. Он заметил, что женщина плачет, быстренько деревце притоптал и отошел утешить скорбящую дочь.
Нино кричала оператору: «Не снимай! Не снимай!» – без звука, одними руками. А Тома снова допустила промах. В первый раз в жизни, на свежей могиле собственной матери, как это ни прискорбно, она поцеловалась с женатым мужчиной.
На поминальной тризне скорбящая дочь не появилась, а села с губернатором в его машину, и они умчались с кладбища, с мигалками и с казачьими песнями.
Мой миленочек вареничков хочет.
Мой миленочек вареничков хочет.
Навари, милая!
Навари, милая!
Навари! О-хо-хо! Моя черногривая!
Утром Тома проснулась в гостиничном номере. Ее постель была усыпана деньгами, а за окном светились буквы – «казино Азов-Сити». Как она там очутилась, Тома не помнила, но денежки пересчитала. В ночь после погребения она выиграла в рулетку неплохую сумму. Чтобы оправдать себя за этот неожиданный срыв, она придумала, что это мама ей подсказывала, на что поставить.
За свое безнравственное поведение Тома переживала очень сильно, и сын, и невестка ее уверяли, что все прошло нормально. «Что скажет мама, – плакала Тома, – если она узнает, как я слетела с катушек… Все! Мне не жить!»
А ничего страшного! Вот что я вам скажу. С нами тоже случилось подобное, когда Марго ушла на пенсию. Наш класс считался лучшим в школе, но без ее железной руки мы стали отщепенцами. Уроки срывались, все бросили учиться, директриса долго не могла подобрать нам достойного классного руководителя… Все получилось как в волчьей стае, когда из нее уходит вожак. Или как в государстве, когда диктатор умирает.
На девять дней Тома поборола стыд и пришла на кладбище. Она увидела, что рябинка, которую сажал губернатор, засохла. «Мама ругается!» – решила Тома и перестала спать. Ночи напролет она извинялась перед матерью. От волнения она это делала вслух, быстрым шепотом, как будто молилась перед иконой.
– С кем она разговаривает? – спросили как-то дети.
– С бабушкой, – ответила их мать. – Будешь баловаться, бабушка Марго придет к тебе и поставит двойку.
И не было человека, чтобы вовремя уложил малышей спать. Дети играли в похороны, загоняли в коробку бедную таксу и кричали:
– Похороните бабушку! Похороните бабушку!
– Да! – Тома неожиданно очнулась и вспомнила слова из прощальной речи. – Она ведь так и написала: «Похороните бабушку и живите как вам заблагорассудится».
Эти слова, как и прочие материнские установки, подействовали на нее магически. Вскоре Тома успокоилась. Последний претендент на звание мужа был пущен в дом, хотя и не имел, к сожалению, высшего образования. А еще через пару месяцев любимая такса Марго принесла четверых щенков.
