Впрочем, банковский бизнес существовал на территории, подконтрольной тому или иному правителю, а значит, находился под пристальным вниманием тех, кто обладал политической властью. С возрождением профессии, чьим основным содержанием были финансовые операции, пробудились и древние, до того дремавшие подозрения. Средневековые мыслители, начиная с Фомы Аквинского, в своих трудах о деньгах в основном восхваляли Аристотеля, который называл выдачу кредитов под процент противоестественным делом. Даже Орем, рупор новых денежных рантье, критиковал «менял, банкиров и торговцев слитками», которые «увеличивают свое богатство недостойным занятием… позорным делом». А ведь сохранились еще и древние тексты, предупреждавшие о потенциальных макроэкономических рисках, связанных с крупномасштабными банковскими операциями, например описание Тацитом финансового кризиса тиберианской эпохи. А самое главное, правители были заинтересованы в том, чтобы их деньги (а значит, и сеньораж) имели приоритет перед остальными формами оплаты. Как следствие, новое изобретение – банковский бизнес – подвергалось жесточайшему регулированию. Когда в 1321 году венецианские власти обнаружили, что купцы применяют в городе практику «частичного резерва», то есть хранят только небольшую часть своих активов в виде монет, – они приняли закон, согласно которому обязали банки иметь в наличии столько денег, чтобы в любой момент иметь возможность полностью обналичить все свои счета в течение трех дней. Власти Каталонии пошли еще дальше – если прежде местный закон требовал, чтобы любой банкир, оказавшийся не способным выплатить нужную сумму клиенту, жил на хлебе и воде, пока не выполнит свои обязательства перед всеми клиентами, то теперь ему грозило лишиться сначала гражданства, а затем – и собственной головы. Что характерно, голову ему должны были рубить перед зданием банка. И это не было пустой угрозой, как в 1360 году на своем печальном опыте убедился барселонский банкир Франсеск Кастелло. В подобных условиях банковский бизнес действительно был рискованным занятием.
Зато в сфере международных банковских операций сложились значительно более благоприятные условия. Во-первых, международная торговля представляла собой самую динамичную часть средневековой экономики: монетизация феодальных отношений была выгодна аристократии, и именно любовь аристократов к заморским предметам роскоши стала основным двигателем торговли. Более того, крупный торговый дом, имеющий собственного агента в другом государстве, ведущий множество дел в обоих государствах и к тому же располагающий штатом экспертов в сфере банковского бизнеса, мог предоставить местным торговцам и кредиты, и доступ к иностранной валюте. Но самое главное – ни один монарх не мог контролировать торговлю между странами, а значит, не было и потребности в отчеканенных им монетах. Именно здесь, в международной сфере, и был впервые реализован потенциал банковских операций к ускорению коммерческой революции. И главным нововведением была система, доведенная к середине XVI века до совершенства, – «обмен векселями». Это была процедура финансирования международной торговли при помощи денежных кредитов, которые выдавались группой европейских банкиров, причем денежной единицей служила абстрактная величина, учет велся через векселя, а окончательные расчеты производились ежеквартально на ярмарке в Лионе.
Система была простой. Если итальянский купец хотел импортировать товары от нидерландского поставщика, он мог приобрести кредит (в виде переводного векселя) у одного из крупнейших флорентийских торговых домов. Расплатиться за этот вексель он мог или наличностью, или кредитом. Покупкой переводного векселя купец совершал две вещи. Во-первых, его собственная долговая расписка, имевшая ограниченное хождение, становилась теперь финансовым инструментом, который принимался по всей Европе, поскольку его поддерживал крупный и кредитоспособный торговый дом. Он превращал свой личный кредит в деньги. Во-вторых, он обменивал кредит на сумму флорентийских денег на другой кредит – на сумму денег нидерландских. Сам вексель исчислялся в частных денежных единицах, которые были созданы исключительно для этой сети банков, – в экю-де-марк (écu de marc). Никаких отчеканенных правителем монет, которыми обеспечивался бы écu de marc, не существовало. Это был частный денежный стандарт, созданный только для того, чтобы банкиры могли договариваться друг с другом о цене различных денежных единиц, имевших хождение на континенте. С современной точки зрения ситуация была немного странноватой: заключение сделки с использованием векселя означало, что имели место два обменных курса: один между флорентийской валютой и écu de marc, а второй – между écu de marc и нидерландскими деньгами.
Конечно, целью было обойти преграды, прежде считавшиеся непреодолимыми. Банкир выдавал кредит импортеру, поскольку знал его репутацию достойного доверия бизнесмена на местном рынке. Одновременно поставщик в Нидерландах принимал в качестве оплаты кредит, выданный банкиром, поскольку знал, что сможет впоследствии расплатиться этим кредитом по любому счету, и при этом был доволен, что ему платили в местной валюте. Разумеется, банкир рисковал, так как с момента выдачи им векселя до его покрытия в Нидерландах курс обеих валют относительно écu de marc мог измениться. Впрочем, он компенсировал этот риск своей более чем приличной комиссией.
В процессе финансирования торговли между европейскими городами банкиры постоянно выписывали и принимали векселя и таким образом накапливали баланс кредитов и долгов. Банкиры представляли собой относительно тесное сообщество, что значительно облегчало связи между ними. Тем не менее, чтобы получить ясную картину того, кто кому сколько должен, требовалось периодически подводить общий итог. В принципе при условии соглашения между всеми участниками сделок это можно было делать когда угодно, но так сложилось естественным путем, что «подбивать бабки» удобнее всего стало во время регулярно устраиваемых ярмарок, которые постепенно превратились в место подобных встреч. Каждый квартал представители крупных торговых домов приезжали в Лион и рассчитывались друг с другом. В первые два дня шел яростный торг: выписывались новые векселя и погашались старые, закрывались учетные записи за квартал и подводился баланс между домами. Центральным событием ярмарки считался так называемый День обмена. Представители банков собирались, чтобы определить conto – курс обмена европейских валют относительно écu de marc и друг друга. Этот курс служил осью всей финансовой системы, поскольку в соответствии с ним осуществлялись окончательные взаиморасчеты в последний день ярмарки – День выплат. По соглашению сторон задолженности либо переносились на следующий квартал, либо выплачивались наличными. Банкир – вроде того самого загадочного итальянца на Лионской ярмарке – видел свою задачу в том, чтобы к наступлению Дня выплат подбить идеальный баланс активов и долгов, и желательно с выгодой для себя. Однако спекуляция на колебании зарождающихся рынков иностранных валют была не единственным источником его феноменального богатства и влияния. Система взаиморасчетов с помощью векселей, будучи сама по себе важным достижением, кроме всего прочего, способствовала развитию международной торговли и свободному хождению валют. Шаг за шагом банкиры собрали воедино все необходимые детали огромного механизма, который позволил частным кредитам циркулировать в качестве денег по всей Европе. Все три фундаментальных компонента денег оказались на месте. Так же как в случае с аргентинскими кредитос, эта система опиралась на собственную единицу абстрактной ценности – écu dе marc. Она разработала собственную систему бухгалтерского учета, правила которой были изложены в «Арифметике» Пачоли, и стандартные протоколы применения этих правил, принятые с согласия всех крупных торговых домов. Существовала также система передачи и сведéния кредитных балансов при помощи векселей с регулярным сбором заинтересованных лиц на центральной ярмарке. Это было не что иное, как структура, в которой наднациональные частные деньги взаимодействовали с общественными деньгами. Заложив основы общеевропейской иерархии кредитов в дополнение к собственной саморегулирующейся сети, которой являлась их космополитичная и объединенная тесными связями организация, банкиры, казалось, создали Утопию. Благодаря своей системе обмена векселями они сотворили жизнеспособные частные деньги, имевшие хождение на всем континенте.
