К счастью, Англия конца XVII века переживала не только конституционный хаос. Это был период бурного развития теории денег и государственных финансов. Министры и советники короля были завалены ворохом предложений от так называемых прожектеров, предлагавших различные способы борьбы с дефицитом. Среди них попадались как весьма остроумные, так и откровенно абсурдные идеи. Впрочем, практически все они сводились к одному – поиску механизма, который позволил бы занимать деньги в счет будущих налоговых сборов. Сложность состояла в том, чтобы найти такой, который удовлетворил бы кредиторов, жаждавших гарантий, и одновременно не дал бы монарху потерять лицо. С другой стороны, в условиях вызванного войной дефицита особенно капризничать министрам не приходилось. В числе прочих они приняли к исполнению проект под красноречивым названием «Миллионная авантюра», в рамках которого была организована лотерея и продано 100 тысяч билетов стоимостью по 10 фунтов. Полученные деньги были переданы казначейству в обычном порядке, однако инвесторы, которым надоело ждать купонных выплат, решили сами принять участие в розыгрыше в надежде выиграть крупный денежный приз. Лотерея имела ограниченный успех: кредиторы расстались со своими деньгами, однако когда все денежные призы были выплачены, выяснилось, что доходность проекта чрезвычайно низка. Горькая правда заключалась в том, что кредитный рейтинг короля был ниже некуда, и поднять его не могли никакие ухищрения и уловки.
Впрочем, было одно предложение, впоследствии доказавшее свою эффективность, – проект по созданию банка, который возьмет на себя фундаментальную реорганизацию финансирования королевских долгов. Вкладчики инвестируют деньги в банк, а банк ссужает их правительству. Сама по себе идея банка для пополнения казны не блистала особой новизной. В Средиземноморском регионе государственные банки существовали со времен Средневековья. В Голландии, в Амстердаме, нечто подобное появилось еще в 1609 году; в Швеции с 1656 года работал Стокгольмский банк. Новым в проекте Уильяма Патерсона было предложение превратить Банк Англии в нечто вроде партнерского частно-государственного учреждения. Разумеется, на банк в первую очередь возлагалась задача восстановления пошатнувшегося кредитного и финансового положения короны. Управление передавалось в руки торгового класса, призванного служить гарантом грамотного распоряжения деньгами и выдачи кредитов. В обмен на эти услуги король обещал предоставить банкирам ряд существенных привилегий. Банк получал право на выпуск банкнот, то есть лицензию на выпуск собственных денежных обязательств, имеющих хождение на территории всей страны. Иначе говоря, между банкирами и короной должно было сложиться соглашение quid pro quo (ты – мне, я – тебе).
Предложение Патерсона вполне могло затеряться среди множества других проектов. Однако идею гибридного Банка Англии поддержала группа влиятельных и амбициозных вигов, которые в будущем займут главные посты в первой из политических партий страны. Они поняли, что реализация проекта Патерсона способна привести к заключению Великого денежного соглашения. Если они (и денежный класс, чьи интересы они защищали) согласятся финансировать короля – на условиях, которые они как директора нового Банка Англии определят сами, – то король в рамках договоренностей откроет им доступ к тому, что раньше было прерогативой монарха, – праву на выпуск денег и управлению их стандартом. Долговые обязательства банка получат поддержку в виде королевского авторитета – а это, как поняли виги, не что иное, как финансовый философский камень. Подобный договор открывал перед банками новые радужные перспективы. Банки обеспечивали бы правителя кредитами, но все их ссуды стократно окупались бы правом выпуска частных денег, пользующихся поддержкой короны. Таким образом король и банк поделили бы сеньораж между собой.
Наименее наивные из современников прекрасно отдавали себе отчет в том, что технические аспекты реформы управления государственными финансами на самом деле служили не более чем прикрытием политических устремлений. Консерваторы считали, что любые уступки вигам (а значит, денежному классу) – дело как минимум неразумное, а то и вовсе попахивающее изменой. Кстати, загадочную магию банковского дела в качестве средства борьбы с финансовыми проблемами короны предлагали и раньше. Например, в 1665 году Чарльз Даунинг выдвинул идею превратить казначейство в нечто вроде государственного банка. Граф Кларендон, главный советник короля, отмел этот план исключительно по политическим соображениям: проект «ведет к республиканству и для монархии не пригоден». Похожие опасения не исчезли и после создания в 1694 году Банка Англии. В 1702 году верховный судья Джон Холт одним из своих решений попытался провести контрреформу, назвав такую новинку, как соло-векселя, из которых самыми популярными и распространенными были выпущенные Банком Англии, «невиданным соглашением, неизвестным общему праву и изобретенным на Ломбард-стрит, дабы указывать Вестминстер-холлу, какие законы ему следует принимать».
В то же время другие наблюдатели отмечали, что новое соглашение несет выгоду обеим сторонам, – в этом и крылся секрет его успеха. Действия по принципу quid pro quo создавали благодетельный, а не порочный круг. Благословение власти позволяло долговым обязательствам Банка (и деньгам в том числе) циркулировать во всей стране. Тот факт, что Банк принадлежит не короне, а денежному классу и им же управляется, повышал кредитоспособность короля. Сторонники старого порядка в среде денежного класса обычно упирали на последнее, умалчивая о первом. К примеру, Джеймс Денем-Стюарт напоминал сомневающимся, что «главным принципом [Банка] и основой его надежности является торговый кредит». В общем-то он был прав, и дело обстояло именно так. Однако соотечественник и современник Денем-Стюарта Адам Смит, сумевший увидеть картину целиком, емко описывал ее следующим образом: «Стабильность Банка Англии равнозначна стабильности британского правительства». Именно в этом заключалась сущность благодетельного круга. Без правительства Банк не имел бы авторитета; без Банка правительство не имело бы кредита.
Банк Англии был основан в 1694 году. Смит вынес ему свой вердикт в 1776 году. Потребовалось чуть ли не сто лет, чтобы Великое денежное соглашение вросло в политэкономию Великобритании. За этот период роль Банка как источника аварийного финансирования падала с одновременным расширением рынка правительственных долговых обязательств. Но его роль денежного института государства – хранителя его счетов, агента его выплат, управляющего его облигациями – росла. За счет этого позиции Банка на вершине финансовой пирамиды только усиливались. В 1709 году Банк, по сути, получил монополию на выпуск банкнот на территории Англии. В 1711 году ему доверили стать получателем денег от населения при проведении государственных лотерей, а пять лет спустя – держателем всех вкладов по ежегодной государственной ренте. К 1760-м годам Банк управлял более чем двумя третями государственного долга. К 1781 году все сомнения в конституционности Банка Англии были забыты. В июне, когда страну лихорадило от разворачивавшейся войны с собственными колониями в Америке, перед парламентом выступил премьер-министр лорд Норт. В воздухе веяло революцией, однако некоторые вещи оставались неизменными, и это внушало надежду. Даже когда остальные боги от вас отворачиваются, утешал парламентариев премьер, остается Банк, «который в силу давности и многолетней пользы стал частью Конституции», а «если не Конституции, то как минимум частью казначейства».
