Все, что здесь говорилось до сих пор, широко известно. Но объедините эти общеизвестные факты с теорией рынка Смита, и вы получите ключ к ответу на главный вопрос макроэкономики: каковы причины экономического спада? Смит показал, как взаимодействие спроса и предложения в отсутствие постороннего вмешательства приводит к установлению цен, которые оздоровят рынок. Так как деньги – всего лишь товар, подчиняющийся тем же законам, что другие товары, разъясняет Сэй, аргумент о механизме действия отдельных рынков может быть распространен на все рынки сразу, включая денежный. Иначе говоря, здесь все тот же традиционный взгляд на деньги, а согласно теории Смита свободный рыночный механизм рождает цены, которые оказывают оздоравливающее воздействие на все рынки в экономике – так, что все, что производится, потребляется. Из этого в свою очередь вытекает, как утверждает Сэй, «вывод, который может на первый взгляд показаться парадоксальным: именно производство порождает спрос на продукцию»; или – в более знакомой современной версии – производство товаров и создает спрос на эти товары.
Этот результат, известный как закон Сэя, был широко принят на вооружение как центральный принцип организации классической макроэкономики. Если закон Сэя верен, то рецессии не могут вызываться недостаточным спросом. Вместо этого они должны объясняться сбоями со стороны предложения: стихийными бедствиями, от которых гибнет урожай; неожиданными остановками производства; забастовками трудящихся; открытием новых прорывных производственных технологий и т. д. Популярное объяснение – вот уж действительно, не судите опрометчиво! – что спад деловой активности якобы вызывается дефицитом денег, судя по всему, иллюзорно. Тот факт, что у покупателей нет денег, чтобы совершать покупки, означает лишь, что они не имеют достаточного количества продукции на продажу. Предложение того или иного товара создает спрос на данный товар. Поэтому, естественно, если происходит прерывание совокупного предложения, тогда – и только тогда – совокупный спрос будет колебаться в той же степени. Результатом станет падение стоимости совокупного продукта; другими словами, последует резкий спад в экономике.
Таким образом, монетаризм Бэджета радикально расходится с предписаниями классической школы не в отношении политики по борьбе с финансовыми кризисами, а в отношении политики по предотвращению рецессий. Основной практический вывод из закона Сэя состоит в том, что нет никакого смысла стимулировать совокупный спрос сам по себе. Поскольку причины рецессий коренятся именно в предложении, то, если уж вообще что-то предпринимать, действия должны быть направлены на стимулирование предложения. Необходимо отменить статьи трудового законодательства, препятствующие найму рабочей силы; надо снизить налоги и тарифы и т. д. При этом пытаться поддерживать национальную экономику через денежно-кредитную политику означало бы ставить телегу впереди лошади, потому что потребность в деньгах растет и удовлетворяется вследствие увеличения производства, а не наоборот. Фактически, учитывая, что чаще всего рецессии разражаются внезапно и весьма быстро заканчиваются, реальная политика, рекомендуемая в свете закона Сэя для правительства страны, угодившей в рецессию, еще более проста. Так как условия со стороны предложения невозможно изменить за короткий срок, то лучше вообще ничего не предпринимать.
В отличие от этого подхода экономическая концепция Бэджета утверждает, что традиционный взгляд, согласно которому спад возникает в результате того, что у людей недостаточно денег, несмотря на кажущуюся примитивность, совершенно верен, и поэтому закон Сэя – это экономика «умных дураков». Когда экономика переживает кризис, спрос на суверенные деньги не подчиняется тем же правилам, что спрос на товар. Он не падает вслед за падением производства и доверия. Как раз наоборот: уникальный характер суверенных денег лишь стимулирует спрос на них. Практики осознали суть этого парадокса по крайней мере начиная с кризиса 1825 года, когда преуспевающий нью-каслский торговец древесиной и экономический памфлетист Томас Джоплин выдал следующую краткую формулировку: «Спрос на деньги в обычные времена и спрос на них в периоды паники, – пишет он, – диаметрально противоположен. Первый – это спрос на деньги, которые люди намерены пустить в оборот; второй – на деньги, которые будут изъяты из оборота». Поэтому правильное средство от начинающейся рецессии – не фатализм политики, подразумеваемый законом Сэя, а увеличение предложения суверенных денег, чтобы встретить избыточный спрос и восстановить доверие. К счастью, как указывает Бэджет, в реальном мире предложение суверенных денег находится в ведении центрального банка.
Было одно конечное следствие из «одержимости» классической экономики локковской концепцией денег, которое в долгосрочной перспективе сыграло еще более важную роль, чем ее практическое применение для выстраивания политики центрального банка при финансовом кризисе или проведения грамотной макроэкономической стратегии в борьбе с рецессией. Это следствие в конечном счете привело к большим раздорам, о которых упоминал Лоуренс Саммерс. Дело в том, что классические экономисты были обязаны Локку отнюдь не одной только идеей, что реальные деньги – это золото и серебро. Это наследие также включало фундаментальную особенность локковского понимания денег: мысль о том, что экономическая стоимость (ценность) является естественным, а не исторически обусловленным свойством. Это положение отразилось на всей сути классического экономического анализа. По существу, оно значительно упростило задачу понимания экономики. Поскольку если принять понятие экономической ценности (стоимости), то экономический анализ мог и должен был бы проводиться вообще без учета денег. В конце концов, экономическая ценность существовала в природе сама по себе, задолго до изобретения денег, или банков, или любых других «наворотов» современных финансов. Сами деньги – просто один из бесчисленных видов товаров, который был выбран в качестве посредника для обмена, дабы минимизировать неудобства бартера. Деньги сами по себе никому не нужны: реально требуется товар, который можно купить посредством денег. А коли так, самый простой и лучший метод анализа – для начала проигнорировать деньги. Экономический анализ должен проводиться, как стали говорить экономисты, в «реальных» терминах. Деньги могут быть добавлены впоследствии, если это представляет интерес для исследования, а нет – так нет.
Со стороны денежного натурализма Локка это было великодушным и привлекательным предложением, и классические экономисты тут же радостно его приняли. Может сложиться впечатление, что современные финансы имеют большое экономическое значение, признавал Смит. Однако в действительности «то, чего заемщик действительно хочет и что кредитор ему реально предоставляет, является не деньгами, а денежным эквивалентом, или товарами, в обмен на которые тот может приобрести желаемое». Поэтому экономика производства и распределения дохода может быть успешно проанализирована с учетом одних только этих товаров. Конечно, верно то, что практически за каждую сделку в современной экономике рассчитываются деньгами, соглашается Сэй. Однако стоит лишь действительно задуматься об этом – и становится ясно, что «одномоментно деньги выполняют в этом двойном обмене любые функции, кроме собственно денежной; и когда сделка наконец завершена, всегда выясняется, что один вид товара был обменен на другой». Но окончательную ясность внес великий систематизатор Джон Стюарт Милль. «Основным различием между страной с деньгами и страной, где они полностью отсутствуют, будет лишь удобство: экономия времени и труда, – пишет он, – подобна помолу муки при помощи водяной мельницы вместо помола вручную». В результате вопрос о деньгах рассматривался лишь в середине третьей книги учебника Милля как некая экзотическая виньетка в контексте экономической дисциплины. А поскольку в основе главных экономических тем – производства, распределения и торговли – лежит ключевое понятие стоимости, которая логически предшествует деньгам, все, что стоит о них знать, может быть вскрыто анализом «реальной» экономики. «Короче говоря, – делает вывод Милль, – нет более незначительной вещи в экономике, чем деньги».
