В течение дня они съели последние куски муравьеда, и весь гарнизон крепости перешел на пропитание, добываемое в муравейниках.
Пришла ночь, безлунная, тихая и ясная ночь, исключительно благоприятная для наблюдений... Но никакого света на остроконечной Валькирии не появилось. Вплоть до первых утренних лучей полковник Эверест и Матвей Струкс, сменяя друг друга, вели наблюдение за горизонтом с завидным старанием. Но ничего, совсем ничего не появилось на нем, и солнечный свет вскоре сделал всякое наблюдение невозможным!
Между тем макололы, казалось, решили ждать, когда голод вынудит осажденных к сдаче. И у них были на то основания. Четвертого марта голод снова стал мучить пленников Скорцефа, и несчастные европейцы, чтобы хоть немного уменьшить эти мучения, жевали луковичные корни тех самых гладиолусов, что росли среди выступов на склонах горы.
Пленников? Отнюдь нет! Полковник Эверест и его коллеги не являлись таковыми! Самоходная барка, по-прежнему стоявшая на якоре в маленькой бухте, могла перевезти их по водам Нгами к плодородным местам, где не было недостатка ни в дичи, ни в плодах, ни в овощных культурах! Несколько раз поднимался вопрос, не следует ли отправить бушмена на северное побережье, чтобы он поохотился там для гарнизона. Но это значило бы рисковать судном и, следовательно, их спасением, если макололы атакуют барку. Поэтому это предложение всякий раз отклонялось. Все должны были либо вместе уйти, либо вместе остаться. Что касалось того, чтобы покинуть Скорцеф раньше завершения геодезической операции, то об этом даже не было и речи. Следовало ждать, пока все шансы на успех не будут исчерпаны. Речь шла о терпении. А оно у всех было!
— Когда Араго, Био и Родригес, — сказал в тот день полковник Эверест собравшимся вокруг него товарищам, — решили продолжить меридиан от Дюнкерка до острова Ивица, ученые оказались в ситуации, почти подобной нашей. Речь шла о том, чтобы связать остров с побережьем Испании треугольником, стороны которого длиною превышали сто двадцать миль. Астроном Родригес должен был обосноваться в горах на этом острове и держать там зажженными лампы, тогда как французские ученые жили в палатке за сотню миль оттуда, в пустыне Лас-Пальмас. В течение шестидесяти ночей Араго и Био караулили свет фонаря, направление которого хотели определить. Обескураженные, они уже собирались отказаться от наблюдений, когда на шестьдесят первую ночь светящаяся точка, которую только ее неподвижность не позволяла спутать с какой-нибудь звездою шестой величины, появилась в поле зрения их трубы. Шестьдесят одна ночь ожидания! Что ж, господа, разве англичане и русские не смогут сделать того же, что сделали ради высших интересов науки французские астрономы?
Утвердительное «ура!» было общим ответом ученых. Хотя они могли бы заметить полковнику Эвересту, что ни Био, ни Араго на своей долгой стоянке в пустыне Лас-Пальмас не испытывали таких мук голода.
Днем в лагере макололов у подножия Скорцефа возникло большое оживление. Они сновали туда и обратно, что не могло не встревожить бушмена. Уж не собираются ли туземцы этой ночью попробовать предпринять новый штурм горы, или просто готовятся сняться со стоянки? Внимательно понаблюдав за ними, Мокум сумел заметить в их поведении враждебные намерения. Макололы готовили оружие к бою, женщины и дети, покинув лагерь, двинулись под началом нескольких проводников на восток, поближе к побережью Нгами. Так что было не исключено, что осаждавшие захотели в последний раз попытаться захватить крепость, прежде чем навсегда уйти в сторону Макето, их главного селения.
Бушмен сообщил европейцам о результатах своих наблюдений. Полковник Эверест отдал распоряжение ночью нести более бдительную охрану и привести все оружие в состояние боевой готовности. Число осаждавших могло быть очень значительным. Ничто не мешало им кинуться на склоны Скорцефа целыми сотнями. Стена крепости, разрушенная в нескольких местах, вполне давала возможность прохода какой-нибудь группе туземцев. Поэтому один из матросов — механик экипажа «Королевы и Царя» — получил приказ разогреть на барке котел и развести пары на тот случай, если бегство станет неизбежным. Этот приказ следовало исполнить после захода солнца, чтобы туземцы не обнаружили на озере судна.
Вечерняя трапеза состояла из белых муравьев и корней гладиолусов. Скудная пища для людей, которым, возможно, предстояло сражаться! Но они были полны решимости и без страха ожидали рокового часа.
В шесть часов вечера, когда на землю сразу, как это бывает в тропиках, опустилась ночь, механик по отвесному склону Скорцефа пробрался к судну и занялся топкой. Само собой разумеется, полковник Эверест не исключал возможности бегства лишь в самом крайнем случае, ему претила мысль покинуть свой наблюдательный пост, особенно ночью, ибо в любую секунду на вершине Валькирии мог зажечься фонарь Вильяма Эмери и Михаила Цорна.
Матросов расставили у подножия крепостной стены с приказом любой ценой защищать проломы в ней. Митральеза, заряженная и снабженная большим количеством патронов, высунула свои грозные стволы в амбразуру.
Прождали несколько часов. Полковник Эверест и русский астроном, стоя в узкой башне, постоянно следили за вершиной пика, на которую была наведена подзорная труба. Горизонт оставался довольно темным, в то время как в зените уже блистали изумительные созвездия южного неба. Ни один самый легкий порыв ветра не тревожил атмосферы. Эта глубокая тишина в природе казалась величественной.
Тем временем бушмен, стоя на выступе скалы, прислушивался к звукам, поднимавшимся с равнины. Понемногу звуки эти стали отчетливее. Мокум не ошибся в своих предположениях: макололы готовились к последнему штурму Скорцефа.
До десяти часов туземцы не двигались с места. Они потушили все огни, и лагерь погрузился в темноту. Внезапно бушмен заметил тени, двигавшиеся на склоне горы. Наступавшие были уже в ста шагах от плато, на котором стояла крепость.
— Тревога! Тревога! — крикнул Мокум.
Маленький гарнизон немедленно высыпал наружу и открыл плотную стрельбу по штурмующим. Макололы ответили на это воинственным кличем и, несмотря на непрерывную пальбу, не прекратили восхождение. При свете ружейных вспышек можно было увидеть туземцев, явившихся в таком количестве, что всякое сопротивление казалось невозможным. Однако пули, из которых ни одна не пропала даром, проделывали в этой массе большие бреши. Макололы падали гроздьями, скатывавшимися одна за другой обратно к подножию горы. В короткие промежутки между выстрелами осажденные могли слышать крики раненых. Но их ничто не останавливало. Макололы по-прежнему поднимались тесными рядами, не выпустив ни одной стрелы (чтобы не тратить на это время), желая во что бы то ни стало добраться до вершины Скорцефа.
Полковник командовал боем. Его коллеги, вооруженные, как и он, храбро сражались, не исключая и Паландера, который наверняка в первый раз держал в руке ружье. Сэр Джон то с одной скалы, то с другой, тут стреляя с колена, там — лежа, вытворял чудеса, и его карабин, раскалившись от частой стрельбы, уже обжигал ему руки. Что до бушмена, то в этой кровавой битве он превратился в терпеливого, отважного, уверенного в себе охотника, каким его и знали.
