К нам семенящей походкой приблизился монах Эгфрит, потирая лысину и морщась.
— В ходе нашего предприятия предоставьте мне вести все разговоры, — сказал он, то и дело украдкой посматривая на мой кровавый глаз. — Ибо в данном деле мое вдохновение исходит от власти, которая выше королевской.
Свейн Рыжий громко рыгнул и весело посмотрел на монаха. Тот ткнул в великана пальцем, и я решил, что отец Эгфрит храбрее, чем выглядит, или же безмозглый дурак.
— Если в ваших перекошенных сердцах осталась хоть капля чести, то вы сдержите клятву, данную олдермену Эльдреду, — предостерег он. — Не должны пострадать ни один мужчина, женщина или ребенок Уэссекса.
Свейн изобразил ужас, насмешливо перекрестился и ушел, сотрясаясь от хохота.
— Святой отец, ты видишь этого человека? — спросил я, указывая на Асгота, сидевшего в стороне и бросавшего камни, на которых были начертаны руны. — Я видел, как он вырвал легкие у англичанина, раненного в бою. Тот был еще жив, когда жрец разложил их у него на спине.
По-моему, отец Эгфрит мне не поверил.
— Какое чудовище способно на подобные злодеяния? — спросил он, шмыгнув носом. — Зачем это нужно?
— Норвежцы поступили так, проявив уважение к мужеству воина и желая почтить Одина, — пожал я плечами и улыбнулся.
Отец Эгфрит осенил удаляющегося Асгота крестным знамением.
— На твоем месте, святой отец, я больше беспокоился бы о том, сдержит ли Эльдред свое слово и вернет ли Сигурду корабли, когда мы возвратимся, — продолжал я. — В противном случае весь Уэссекс узнает, что такое ужас.
Отец Эгфрит задумался, поморгал раскосыми глазами, потом сказал:
— Никаких грабежей и, сохрани небо, никакого насилия.
— Никто и не посмеет, святой отец. Особенно если ты будешь рядом.
Эгфрит понял, что я издевался над ним, и нахмурился. Ульф, проходивший мимо, вдруг гавкнул монаху прямо в ухо, и тот подскочил от неожиданности, словно рыбина, попавшая на крючок. Скандинав рассмеялся, а монах побагровел от злости.
— Оставь его в покое, норвежец! — послышался чей-то крик.
Я обернулся и увидел Маугера, спускающегося по тропе.
— Ты вернулся! — воскликнул Эгфрит, раскинув руки и бросив на меня торжествующий взгляд. — Клянусь Христом, Маугер, в сравнении с этими животными твой нрав совсем кроткий, достойный самого святого Кутберта.
— Держись, святой отец, и не говори, что ты уже наделал в свои юбки, — сказал великан, стискивая тощее плечо монаха.
— Разумеется, нет! — воскликнул отец Эгфрит, раздувая грудь на манер снегиря. — Я просто удивился, увидев тебя, только и всего. Эльдред нечасто спускает с привязи своего телохранителя. Я полагал, он бросит меня одного с язычниками, агнца среди волков, — добавил монах, беспокойно оглядываясь на деловитую суету, царящую вокруг. — К тому же нельзя забывать о валлийцах.
— Они к книге даже близко не подойдут, святой отец, — проворчал Маугер.
— Молю Бога, чтобы ты оказался прав, — сказал Эгфрит и распрямил плечи. — Конечно, божественная правота наших поисков поднимает мой дух и укрепляет волю, но в остальном я склонен видеть во всем этом искупление грехов. Их хватает даже у таких людей, как я. Время от времени душу необходимо очищать. — Монах поморщился от боли и попытался стряхнуть с себя руку Маугера. — Скажу, что я рад видеть рядом с собой еще одного христианина.
Миндалевидные глазки служителя божьего пытливо всмотрелись в лицо великана, который должен был подтвердить свою преданность святой вере.
— Я не агнец, святой отец, — сказал Маугер и повернул толстый серебряный браслет так, чтобы показать украшающую его резьбу.
Здоровенные руки телохранителя, покрытые татуировкой и густой сетью белых шрамов, были унизаны двенадцатью такими браслетами. Маугер явно гордился ими.
— Ты пойдешь вместе с нами? — с тревогой спросил отец Эгфрит, и гигант молча кивнул. — Ты никогда не задумывался об искуплении грехов? Такой человек, как ты… Наверное, тебя гнетет тяжесть собственных грехов.
Маугер пожал плечами и пробормотал:
— Милорд Эльдред проявил милосердие и велел мне отправляться вместе с вами, но искупление грехов ты можешь оставить себе. Я здесь только для того, чтобы не дать тебе призвать гнев Господа на головы язычников до тех пор, пока они не сделают свое дело.
— Разумеется!.. — Монах поспешно кивнул. — Это тоже неплохо, Маугер, даже очень. Божья кара налетает очистительным шквалом. Тот человек, который может ее вызывать, должен обладать изрядной долей мудрости.
— Вздор! — бросил Маугер с усмешкой, обнажившей черные зубы.
Он стиснул плечо отца Эгфрита, посмотрел на меня и продолжил:
— Нам с тобой прекрасно известно, что я здесь для того, чтобы вытирать тебе задницу и не позволить этим дьяволам под покровом ночи перерезать тебе глотку.
Эгфрит услышал это и побелел как полотно.
— Не беспокойся, монах! — сказал Маугер и подмигнул мне.
Я как раз держал бурдюк, в который Свейн Рыжий наливал воду из бочонка.
— Я не позволю варварам прикасаться к твоей заднице, белой как творог.
Отец Эгфрит развернулся и высокомерно взглянул на Свейна Рыжего. Маугер выглядел внушительно, и монах, конечно же, был уверен в его силе. В это время Свейн внимательно следил за тем, чтобы не расплескать воду, и даже не оторвался от своего занятия.
Солнце едва поднялось на трон, когда мы бросили последний взгляд на «Змея» и «Лосиный фьорд», величественно застывшие на морской глади. Наступил отлив. Якорные канаты натянулись так туго, что на один из них уселась чайка и принялась чистить перья. Я глядел на маленькие волны, ласково набегающие на берег, и думал о том, что эти корабли, гордые стройные драконы, рвались на свободу. Они жаждали выйти в открытое море, убраться подальше от чужого берега и его обитателей, угрожавших огнем их деревянным корпусам.
— Мой отец помочился бы на собственный погребальный костер, если бы увидел, как я повернулся спиной к своим кораблям, — пробормотал Кон, закидывая круглый щит на спину.
Мы поднимались по каменистому склону, уходя все дальше от берега.
— Да, Кон, он так и поступил бы, — подхватил Улаф. — Но кто и когда слышал хоть что-то о твоем отце, а, парень? Его имя никогда не доходило до моего слуха. Человек не останется в памяти потомков, если всегда будет выбирать самый безопасный путь. Он просто состарится.
Улаф взбирался по крутой тропе, хватался за пучки жесткой травы и кряхтел. Я поднимался впереди Эльхстана и старался по возможности помогать ему.
— Ты должен постараться, Кон, — продолжал Улаф. — Сигурд сделает из тебя человека.
— Или труп, — добавил Бьорн с кривой усмешкой.
Всего нас было сорок семь человек, включая Эгфрита и Маугера. Мы напоминали стаю волков, идущих по следу добычи. Звенели кольчуги, щиты ударялись о рукоятки топоров, ноги стучали по камням. Бедный старый Эльхстан вынужден был поспевать за остальными. Англичане, стоявшие вдоль гребня, расступились шагов на сто, чтобы мы прошли без риска взаимных оскорблений, которые могли бы перерасти в новую стычку. Но от меня не укрылось, что они провожали нас взглядами, полными ненависти, и крепко сжимали оружие.
