— Здесь только одна женщина, — добавил он и подал приятелям пример, заняв место напротив Мэйбл. Само собой, выставить его не составило труда. Даже бригада полиглотов, которая обслуживает поезда, не позволяла арабам соваться куда-либо без приглашения. На беду, мы все — Джереми, Грим, Нарайян Сингх и я — бросились спасать Мэйбл и выдали себя. Доктор Тикнор заявил, что не желает видеть нас живыми, если мы не вернем ему супругу в целости и сохранности, и память об этом сыграла с нами злую шутку. Даже Грим на миг потерял голову. Если сикх, два араба и американец дружно устремляются на выручку женщине, прежде чем она позвала на помощь, значит, они с ней заодно. И не надейтесь, что сколько-нибудь опытный шпион не заметит такое или не сделает определенные выводы.
Через минуту все закончилось. Негодяй покинул купе, бурча себе под нос по-арабски. Я уловил лишь одно слово, но этот тип выглядел чертовски довольным собой, так что он мог вообще ничего не говорить. Я очень люблю бить ногами, особенно когда на мне сапоги с квадратными носами. И когда я удовлетворил свою страсть, парень остолбенел. Мой удар вывел его из строя на полдня и до сих пор остается одним из приятнейших моих воспоминаний.
Его спутникам ничего не оставалось, кроме как оттащить бедолагу в соседний вагон и самим направиться туда. Между тем суровый кондуктор поинтересовался моим именем и адресом. У меня в бумажнике очень кстати обнаружилась карточка американского сенатора США, которую я и протянул ему. Кондуктор тут же рассыпался в извинениях и до конца путешествия обращался ко мне не иначе как «полковник»… а один раз невольно польстил мне, по ошибке назвав меня «адмиралом».
Грим вернулся к нам в купе и расхохотался. Я читал немало эссе, посвященных смеху, но даже в знаменитой диссертации Джоша Биллингза не описан такой смех-искушение. Грим умеет смеяться по-разному. Иногда он смеется от души, как чаще всего смеются люди моего склада. Иногда неистово хохочет, как Джереми. Случается, что он смеется загадочно — это когда смех что-то скрывает. А еще он умеет улыбаться улыбкой, которая подразумевает не больше не меньше как доброту, основанную на понимании человеческой природы.
Но есть еще дьявольский смех, даже не смех, а хохоток, он звучит как бульканье котла, в котором кипят утраченные иллюзии. Кажется, что Грим смеется над собой, что этот смех цинично обнажает тщеславие и слабость движений души, которые в следующий миг окажутся в железной узде. В нем не радость, а удовольствие, не гнев, а безмерное презрение. В оправдание своему другу должен заметить, что это здоровый смех, порожденный способностью видеть себя и свои промахи яснее, чем видит кто бы то ни было, и в нем нет ни самоуничижения, ни признания капитуляции. Смех этот полон жестокой иронии; слыша его, вспоминаешь средневекового монаха-флагелланта, который вспоминает свои грехи, прежде чем приступить к истязанию плоти.
— Вот так все и заканчивается, — проговорил он, отсмеявшись и смахнув со стола воображаемые осколки перед тем, как накрыть его заново и начать все сначала. — Хорошо еще, что кроме нас в Азии полно ослов. Просто теперь эти шестеро мерзавцев знают, что мы с Мэйбл одна компания.
— Фу, — фыркнул Джереми. — Что они могут нам сделать?
— По эту сторону границы, до Дераа — почти ничего, — ответил Грим. — А после Дераа — очень многое, если мозгов хватит. Главное — придумать, в чем нас можно обвинить, и стукнуть куда следует. И тогда обыска нам не миновать, в том числе и Мэйбл. Нет, мы слишком долго держали оборону. Дераа — неприятное местечко. Там заканчивается телеграфная линия, и все послания на север и на юг через границу доставляют вручную. У французов в Дераа есть агент, который за этим следит. Его-то нам и придется обмануть. Если эти стервецы к нему обратятся, поезд поедет дальше без нас… Итак: вы с Рэмсденом и Нарайян Сингх пересядете в купе к Мэйбл. Джереми, ступай вперед и веди ко мне Юсуфа Дакмара. Мы позволим ему завладеть фальшивым письмом как раз перед Дераа, позаботившись, чтобы остальные пятеро узнали, что письмо у него. Они не обнаружат, что мы смухлевали, пока поезд не покинет Дераа…
— Почему? — перебил я. — Что помешает им открыть его немедленно?
— Причины две, и обе достаточно веские. Во-первых, у нас есть Нарайян Сингх, который следит за ними в оба. Они не посмеют достать письмо, пока он вертится рядом. Во-вторых, они предпочтут не посвящать французского агента в Дераа в свою тайну, потому что рассчитывают назначить цену повыше. Они провезут письмо через границу контрабандой и не вскроют, пока не почувствуют себя в безопасности.
— Да, но едва они его вскроют… — начал я.
— Мы будем по ту сторону границы, и они не смогут послать телеграмму.
— Почему?
— Предосторожность со стороны арабского правительства. Если позволить начальнику каждого вшивого полустанка отправлять телеграммы по собственному желанию, какой-нибудь выскочка-смутьян непременно воспользуется этим, и хлопот властям изрядно прибавится. Но имейте в виду, мальчики: после того, как мы проедем Дераа, между границей и Дамаском, нам светит драка. Как только выяснится, что похищенное письмо — фальшивка, они начнут охотиться за настоящим, точно коты за канарейкой.
— Пусть охотятся, — улыбнулся Джереми. Но Грим покачал головой.
— Я слишком долго страдал ерундой, — произнес он. — Выезжаем из Дераа — и к черту оборонительную тактику! Мы сами затеем бучу. Вот увидите. После Дераа бригада состава будет резаться в картишки в служебном вагоне, препоручив пассажиров заботам Аллаха.
— Меня смущает только одно, — заявил Джереми.
— Что именно?
— Прошлой ночью Нарайян Сингх заполучил рубашку Юсуфа Дакмара. А у меня счеты с Юсуфом с тех самых пор, как мы, анзаки, голодали по его вине. Если кто-нибудь схватит его за шкирку, зовите меня и не мешайте, когда я буду его лупить. Он моя добыча, и не говорите, что не слышали!
Разумно. Никогда не вставайте на пути анзака, который вознамерился обрушить на голову своего недруга заслуженную, по его мнению, кару.
— Ради Бога, — Грим усмехнулся. — Бьюсь об заклад, ты до него не доберешься, Джереми.
— Поспорим. На что?
— Учти, когда начнется игра, тебе будет предоставлена полная свобода действия, — продолжал Грим.
— Хорошо, — ответил Джереми, любитель самых нелепых пари. — Если я до него доберусь, то как только дело будет сделано, ты оставишь армию и примкнешь к нам с Рэмми. Если не доберусь, останусь и помогу тебе в твоей следующей затее.
— Согласен, — без промедления ответил Грим.
И Джереми направился в соседний вагон — изображать перебежчика, а мы с Нарайяном Сингхом составили компанию Мэйбл. Она забрасывала нас вопросами двадцать минут подряд, и нам приходилось подробно отвечать, хотя следовало бы держать ушки на макушке и ловить каждое слово Грима, Джереми и Юсуфа Дакмара, произносимое в соседнем купе.
О чем бы они ни говорили, разговор прекратился, лишь когда до станции Дераа осталось десять минут пути. Тогда сириец вернулся к своим приятелям, самодовольно улыбаясь, а Нарайян Сингх двинулся следом, чтобы торчать в коридоре и открыто наблюдать за ними. Под его пристальным взглядом наши недруги не посмели бы любоваться похищенным письмом. Грим и Джереми, улыбаясь до ушей, направились прямо в купе Мэйбл.
