— Сотрите грим с его лица! — крикнул он.
Солдаты отыскали где-то грязную тряпку и стерли краску с лица Крестьянина. Им оказался Сказитель. Он безоблачно улыбнулся актеру, игравшему Слугу.
— Что все это значит? — спросил Конфуцианец, подходя к Слуге.
— Я клянусь…
— Нет, это я клянусь, что вам следовало бы быть осторожнее и не забывать о том, что вы всего лишь актер. Жалкий актеришка. А теперь идите и гримируйтесь, чтобы играть привычную вам роль. Новая роль, в которой вы себя попробовали, оказалась вам явно не по силам.
Конфуцианец развернулся на каблуках и вышел из театра. Максимилиан в костюме Обезьяньего царя выпустил руку сына и с облегчением выдохнул.
— Мы в безопасности, отец?
— Пока — да. Благодаря твоему дедушке.
Высоко над их головами Убийца убрал нож свальто и расслабился. Змея на его спине снова свернулась кольцами и погрузилась в дрему.
— Довольно! — проговорил Сказитель. — Давайте закончим прогон и на сей раз не будем медлить. Нам еще работать и работать. — И процитировал самый старый из театральных афоризмов: — Невозможно всегда играть гениально, но можно играть быстро.
Глава двадцать четвертая
ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ
Мао лично возглавлял освещенную тысячами огней процессию Праздника фонарей, которая вилась по лабиринту узких улочек Старого города. Стоял пронизывающий холод, накрапывал дождь. Всполохи огня падали на лицо Мао, и он изо всех сил старался улыбаться. Возле театра он помахал на прощанье трудящимся и, поднявшись по старым ступеням, скрылся за дверьми главного входа.
Появление в театре председателя Коммунистической партии Китая было тщательно срежиссировано и обставлено с не меньшей помпой, чем выход императора. В центре зрительского зала было построено специальное возвышение, чтобы ничто не мешало великому человеку наслаждаться общением с высоким искусством, а заодно и в качестве дополнительной меры безопасности.
Как только Мао вошел в зал, все встали и приветствовали его аплодисментами. Над сценой был натянут красный транспарант со здравицей в адрес нового лидера. Это было сделано в последний момент по приказу Конфуцианца, и у Сказителя уже не было сил спорить с ним.
Мао занял свое место и, выдержав паузу, знаком предложил садиться остальным. Как только все расселись, проходы между рядами заполнили вооруженные солдаты Красной армии. Несколько из них забрались на сцену, отдернули шторки кулис и встали по обеим ее сторонам.
До этой минуты все шло по плану, который Конфуцианец разработал в тиши своего кабинета четыре часа назад, когда к нему снова заявился актер, игравший Слугу, и сообщил, что рыжеволосый фань куэй все еще находится в труппе. Конфуцианец не был склонен верить этому, но после того, как актер сказал, что на шее Сказителя ожерелье из семидесяти бусин, мобилизовал все свои силы.
Появились музыканты. Они расселись вдоль сцены и, согласно древней традиции, принялись настраивать инструменты, не обращая внимания на тех, кто находится в зале.
Это вполне устраивало Сказителя, который вместе с двумя рабочими пытался сообразить, как заставить работать второй предмет реквизита, изготовленный Резчиком. Не обращая внимания на солдат, стоявших возле кулис, он поискал глазами внука. Мальчик помахал ему рукой, и под традиционным для пекинской оперы густым гримом на лице Сказителя расцвела улыбка. Он помахал внуку в ответ и глубоко вздохнул.
Сказитель смотрел на пустую сцену. Она очень долго была ему домом, и вот теперь, возможно, станет его могилой. Он всегда любил эти мгновения — последние перед тем, как раздвигается занавес и начинается действо. Он любил стоять на этом пространстве, не принадлежащем никому — ни актерам, ни зрителям, на этой ничейной территории.
Сказитель сделал еще один глубокий вдох, и в его ноздри проник едва уловимый запах масла. Его взгляд пробежал по периметру стены, вдоль которой тянулись потайные желоба.
Затем он кивнул ассистенту режиссера, тот подал знак музыкантам, и те прекратили треньканье.
Цзян, стоявшая в глубине зала, подняла на руки свою японскую дочь. Наверху Лоа Вэй Фэнь занял более удобную позицию на балке стропил. Фон, стоявший за кулисами, сдвинулся чуть в сторону, поскольку спина солдата мешала ему видеть сцену. Глаза у него расширились и стали величиной с рисовые шарики.
Наступила полная тишина. И вдруг зазвенели цимбалы, вспыхнули софиты. Когда звук цимбал затих, лучи софитов поднялись вверх и высветили сцену, которую сделала знаменитой прославленная предшественница Сказителя.
* * *
Слуга стоит на авансцене, Принцесса — в глубине сцены. Судьба разлучила их. Под звуки труб входят слуги и свита Принца Запада и начинают танец. Затем они препровождают Принцессу в царский гарем. Под конец Слуга остается один, и звучит эрху — одна долгая, надрывная нота. Слуга роняет голову на грудь, опускает плечи. Потом поднимает голову и смотрит в небеса. Это — правдивый, трогательный образ человека, оставшегося в полном одиночестве, навеки потерявшего женщину, которую он защищал и любил. Музыка внезапно обрывается. Слуга делает шаг вперед. Первый шаг из многих тысяч, которые ему предстоит сделать на обратном пути на Восток — назад, к его хозяину и к морю.
Из зала раздаются крики одобрения. Дочь Цзян прыгает на руках матери и громко хлопает в ладоши. Актеры играют эту сцену с уверенностью, которая приходит лишь с многолетней практикой. Изящество Принцессы, стойкость Слуги, подобно молитве, даруют чувство покоя и уверенности.
Фону, стоящему за кулисами, тоже хочется закричать от восторга, но он не знает, разрешено ли это.
* * *
Конфуцианец плотнее запахнул полы плаща. Вот-вот должен начаться дождь. Он оглядел свое войско и довольно улыбнулся. Бульдозеры и тяжелая землеройная техника уже выстроилась вдоль высоких стен сада Сайласа Хордуна.
Над западным горизонтом блеснула молния.
Конфуцианец снял трубку полевого телефона и набрал номер. Его помощник, находившийся на пристани Бунда, ответил после первого же гудка.
— Они уже собрались?
— Да, господин. Все шестьсот восемьдесят восемь фань куэй здесь и проходят регистрацию. Не хватает лишь нескольких, но я уверен, что мы их найдем.
— Сколько времени вы заставили их ждать?
— Некоторые ждут уже шесть часов, господин.
— Под дождем?
— Да, господин, как вы велели. Никому не разрешили оставаться в машинах или ждать внутри зданий.
— А их зонтики?
— Зонтики у них отобрали — в соответствии с вашими инструкциями.
— Хорошо. А теперь снимите с них пальто и шляпы и побросайте все это в Хуанпу.
