— А как же опий? Им нужен наш опий.
— Вы в этом уверены? — стоял на своем Сайлас. — А известно ли вам, что в верховьях реки они уже засеяли опийным маком собственные поля? Вам до сих пор позволяют торговать опием только потому, что маньчжурские чиновники имеют с этого хороший куш. Они все у вас на довольствии. Но время маньчжуров заканчивается, и это очевидно. Признаки их скорого конца — повсюду. И кто бы ни пришел вслед за ними, он, в отличие от маньчжуров, возможно, не станет смотреть сквозь пальцы на то, чем занимаются фань куэй. Уже произошло два крупных восстания.
— О, только не тайпины снова! — простонал второй торговец-новичок, прибывший из Бристоля.
Сайлас сделал глубокий вдох, чтобы взять себя в руки.
— Думаю, для тех из нас, кто прожил среди китайцев достаточно долгое время, очевидно, что у истоков и тайнинского, и «боксерского» восстаний стояли одни и те же силы.
— Кажется, во главе тайпинов стоял какой-то человек, утверждавший, что он — сам Иисус Христос. Господи, что за народ!
— Он утверждал, что является братом Христа, а не самим Христом. И вовсе не это заявление позволило ему обзавестись массой сторонников. За ним пошли потому, что он обещал отобрать землю у богатых и отдать ее бедным. Он хотел защитить обездоленных, положить конец страданиям, причиной которых являлась торговля опием. Собственно говоря, мне кажется очевидным, что единственной причиной, не позволившей тайпинам одержать полную и окончательную победу, стала именно глупая религиозная мишура, в которую была обернута их борьба. Именно она, в конечном счете, ослабила движение. Тайпины сами себя наказали.
— Даже если ваша интерпретация тайнинского восстания верна, в чем лично я сомневаюсь, почему вы считаете, что «боксеры» стали именно его порождением? — с вызовом спросил Захария Олифант.
Сайлас окинул взглядом сидевших за столом. В целом это были умные люди. Не все они были хорошо образованны, но каждый, бесспорно, обладал изрядным жизненным опытом.
— Как долго может меньшинство — то есть мы — не допускать до власти и благополучия большинство — то есть их? «Боксеры» вскрыли давно зревший гнойник гнева китайцев. Мы имеем дело с глубоким колодцем, в котором бурлит ненависть, и не должны испытывать судьбу глупостью подобной той, что была допущена в Гонконге. Ведь нам ничего не стоило проявить хоть каплю сострадания к жертвам тайфуна, а получили бы мы во сто крат больше. Подумайте об этом, джентльмены. Я не прошу о благотворительности. Не прошу о щедрости. Я прошу вас сделать инвестицию в ваш бизнес и наше общее будущее.
Понадобилось еще несколько часов и титанических усилий со стороны Сайласа, который чуть ли не с карандашом в руках, подсчитывая каждый доллар, доказывал торговцам, какую выгоду принесет им хотя бы небольшая помощь пострадавшим во время тайфуна. Наконец ему удалось убедить их, и через Май Бао деньги были незамедлительно отправлены пострадавшим в Гонконге.
Задержка в поступлении денег не прошла мимо внимания китайцев. Они также поняли, что подлинная цель этой помощи — умиротворить их, поэтому умиротворение было недолговечным.
Глава сорок первая
ПЕРЕМЕНЫ. СМЕРТЬ ВДОВСТВУЮЩЕЙ ИМПЕРАТРИЦЫ
1908 годЧэсу Хою казалось, что за годы службы у вдовствующей императрицы он слышал от нее все злобные и коварные требования, какие только можно выдумать, но теперешнее оказалось новым, возможно, последним в ее долгой злобной жизни и привело в ужас даже его. Не веря собственным глазам, он перечитал записку во второй раз, но в ней осталось все, как и раньше. Почерком старухи, который нельзя было перепутать ни с каким другим, на шелковом пергаменте было написано: «Убей императора. Не хочу, чтобы он пережил меня. Я этого не допущу!»
Чэсу Хой подержал пергамент над свечой, стоявшей на столе, наблюдая за тем, как он чернеет и сворачивается по мере того, как его пожирает пламя. Будучи главным евнухом Запретного города, он знал многое из того, что происходит в древнем дворцовом комплексе. Именно он организовал приезд сюда изумительно красивой Цыси, когда она была еще наивной деревенской девушкой. Он видел ее ухищрения, направленные на то, чтобы подарить императору наследника и таким образом возвыситься над сорока другими женщинами в императорском гареме, которые безуспешно пытались произвести на свет сына для своего владыки.
Чэсу Хой находился у ворот в ту ночь, когда тайно произошла преступная махинация: в обмен на девочку, которую родила Цыси, ей передали младенца мужского пола. Это была их первая встреча, которую Чэсу Хой не забудет никогда.
Он слышал доклад повитухи, принимавшей роды у Цыси, и был изумлен, когда та сказала, что не знает, кто родился — мальчик или девочка. Оказывается, императорская наложница схватила младенца в ту же секунду, когда тот вышел из ее лона, и приложила к груди, сунув под простыню.
— Она даже пыталась не позволить нам перерезать пуповину, — рассказывала повитуха. — Сколько я младенцев приняла, а такого еще не видала. Я даже подивилась тому, как она ухитрилась встать. У нее ведь только послед вышел и…
Дальше Чэсу Хой не слушал. О рождении детей он знал, пожалуй, больше, чем любой другой мужчина. В те дни в этом заключалась его работа, которую поручил ему тогдашний главный евнух: отвечать за то, чтобы августейшие дети появлялись на свет и регистрировались должным образом. К тому времени он успешно зарегистрировал семь девочек. Император был вне себя. Ему нужен был сын, чтобы продолжалась династия. И вот теперь, разговаривая с повитухой, Чэсу Хой увидел Цыси. Все еще слабая, на окровавленных ногах с крохотными забинтованными ступнями, она куда-то шла по коридору.
Чэсу Хой оставил повитуху и последовал за Цыси. Несмотря на кровотечение и крайнюю усталость, которую евнух отнес на счет того, что женщина только что родила, Цыси даже пыталась бежать. Она свернула в боковую комнату, Чэсу Хой — следом за ней. Когда он вошел внутрь, ему на мгновенье показалось, что он потерял Цыси. Комната была пуста. Но тут он заметил кровавый след, что тянулся по деревянному полу. След вел прямиком к огромной картине, на которой была изображена Священная гора Хуашань. Евнух медленно шел по направлению к картине, а потом опустил глаза к полу. Теперь его ноги были в крови. Ее крови. Он отвел картину в сторону, и там, к его изумлению, оказалась красивая потайная дверь, узор которой в точности повторял узор стены. Если бы Чэсу Хой не был уверен в том, что из комнаты существует второй выход, он нипочем не заметил бы ее, постольку отличить панель от остальной поверхности стены незнающему человеку было не под силу.
Он прикоснулся к двери, и та бесшумно распахнулась внутрь, открыв его взору темную шахту винтовой лестницы. Чэсу Хой, не теряя времени, двинулся по ней и спускался до тех пор, пока его ноги не ощутили холод камня. Справа от себя он увидел фигуру, быстро движущуюся в направлении узкого прохода в стене из природного камня. Он пошел следом.
