Ему нравился ореол тайны и ощущение, что он стоит первым в очень длинной веренице людей. Они, Конфуцианцы, всегда входили в Договор Бивня, их труды были незаменимы. Он не имеет права забыть ни о них, ни о своем долге вернуть власть в Китае конфуцианству.
Находясь на посту главы государственной службы Шанхая, он наблюдал, как формируются две разновидности власти: мирская и духовная, — и не испытывал ни малейших сомнений относительно того, какая из них обладает большим могуществом.
Из окна кабинета он смотрел на великую реку, делающую поворот к морю. Настало ли время? Настал ли нужный момент?
Конфуцианец провел длинными пальцами по гладкой поверхности древнего камня для письма — того самого, в котором почти сто лет назад его предок увидел отражение Белых Птиц на Воде. Он знал, что с помощью этого камня и своего пера сможет инициировать процесс перемен. Но подобно лучнику, что пускает в небо стрелу и не знает, где та упадет, он не знал, куда приведут эти перемены. Он знал только одно: скоро должен прийти ответ на его многословное послание, и тогда все завертится — в обмен на власть конфуцианства.
Конфуцианцы, которых в Поднебесной по-прежнему был легион, свято хранили традицию более древнюю, чем сам Цинь Шихуанди, традицию, пережившую чистки, устроенные Первым императором среди ученых, сожжение их книг, атаки со стороны более поздних династий. Традиция ушла в подполье и продолжала жить. Старые традиции не умирают. Они лишь ждут подходящего момента, чтобы выйти на свет и расцвести пышным цветом.
Конфуцианец улыбнулся. Чернила медленно стекали с камня для письма и капали в чашу с водой, стоявшую рядом. Он смотрел, как на гладкой поверхности образуются темные пятна, а затем медленно тают.
«В точности как мы, — подумал он. — Теперь нам пытаются заткнуть рот и Гоминьдан, и коммунисты, и японцы. Кругом — враги».
Конфуцианцы просто отступили, перегруппировались и занялись тем, что и они, да и вообще все китайцы, умеют делать отменно — терпеливо ждать. А это время они использовали для того, чтобы наладить и укрепить связи между собой.
Он погулил, и ему ответили голуби, сидевшие в клетках, расставленных вдоль балкона кабинета, откуда открывался вид на бегущую вдаль Хуанпу.
Конфуцианец подумал о предупреждении Чэсу Хоя, но потом мысленно махнул рукой. То, что на их землю сошло само зло, было очевидным, но он как раз являлся одним из тех, кто остановит его. Конфуцианцы всегда противостояли злу. Только конфуцианские представления о порядке могут вернуть Поднебесную на дорогу, ведущую к власти.
Он взял со стола лист рисовой бумаги, помахал над ним ладонью, чтобы чернила поскорее высохли. После этого сложил лист пополам, затем — вчетверо, и продолжал складывать до тех пор, пока послание не стало достаточно компактным, чтобы поместиться в маленькой капсуле, которую Конфуцианец прикрепил к лапке почтового голубя. Проделав все это, он подбросил голубя в воздух, и птица отправилась в долгое путешествие. Оставалось надеяться на то, что его единомышленник, обретавшийся в окружении Мао Цзэдуна, все еще жив и по-прежнему пользуется влиянием.
Потом Конфуцианец написал другое письмо, содержание которого несколько отличалось от первого, и отправил в полет второго голубя. Путь этой птицы лежал в столицу Гоминьдана Нанкин.
После этого Конфуцианец сел, откинулся на спинку кресла, подставив лицо теплым солнечным лучам, и стал мечтать о власти. В его голове вертелся только один вопрос: как убедить коммуниста Мао Цзэдуна в том, что он нуждается в Конфуцианце вроде него, чтобы избавить Срединное царство от фань куэй?
В кабинет вошла жена Конфуцианца. Она принесла чай.
«Хорошо, что за много лет она научилась хотя бы одной вещи: молчать, — подумал он. А затем в голову ему пришла новая мысль: — Человеку, обладающему властью, каким вскоре стану я, полагается иметь жену помоложе. Моложе и красивее. Гораздо красивее».
Глава восьмая
ПОСЛАНИЯ
Личный секретарь мадам Чан Кайши изо всех сил старался не смотреть на подоконник, а гранд-дама, старшая дочь Чарльза Суна, тем временем заканчивала диктовать инструкции. Мужчина кивал и делал пометки в блокноте, как и положено любому старательному секретарю. Закончив, он улыбнулся. Женщина ответила улыбкой и, повернувшись, вышла из комнаты.
Секретарь заставил себя сидеть не шевелясь и, чтобы скоротать время, мысленно читал двадцать стихов любовной поэмы эпохи династии Тан. Закончив, он бросил взгляд на дверь. Она оставалась закрытой. Тогда секретарь встал, открыл створку окна и взял в руки голубя, что терпеливо ждал на подоконнике. Он быстро отстегнул от птичьей лапки маленький металлический контейнер, достал оттуда записку и, дважды перечитав ее, вернулся за письменный стол. На обратной стороне этой же записки он написал: «Послание получено. Жду дальнейших инструкций». Затем вновь свернул листок и поместил его обратно в контейнер. Через две минуты голубь уже летел обратно, в Шанхай, к своему хозяину — Конфуцианцу из Договора Бивня.
* * *
Вечером того же дня измученный почтовый голубь сел на кровлю деревенского дома, стоящего далеко к северо-востоку от Шанхая. Птица безостановочно летела десять часов и теперь находилась на грани смерти от усталости. Ученый, который жил в домике, взял металлическую капсулу и, вынув записку, прочитал ее. Через пять минут он прикрепил капсулу с запиской к лапке другого голубя и отправил его дальше на север.
Понадобилось шесть голубей, отправленных шестью конфуцианцами, чтобы послание Конфуцианца из Шанхая оказалось на северо-западной оконечности Китая, где обосновались Мао и его сторонники.
Последний голубь пролетел мимо окна зала, где проходило партийное собрание. В тот момент речь держала средняя дочь Чарльза Суна, а молодой конфуцианец старательно записывал ее слова.
Птица села на край клетки, стоявшей рядом с хижиной молодого конфуцианца.
После окончания партсобрания конфуцианец увидел голубя, который важно расхаживал по крышке его клетки. Он умело продел пальцы между лапками птицы и отстегнул металлическую капсулу, незаметно сунув ее во внутренний карман стеганого пальто. Содержащуюся в ней записку он прочтет позже. Ему было гораздо легче найти свободное время, чем минутку уединения, а читать полученное послание — молодой человек чувствовал это нутром — лучше было вдали от посторонних глаз.
Ночью он ушел в пустынные холмы, уселся под звездным небом и чиркнул спичкой, а затем в свете дрожащего пламени прочитал записку. В ней содержался приказ как можно ближе подобраться к средней дочери Чарльза Суна, завоевать ее доверие и ждать дальнейших указаний. В записке также содержался недвусмысленный намек на то, какая участь постигнет молодого человека, случись ему провалить задание, и приказ выполнить требуемое в кратчайшие сроки.
Юный конфуцианец попытался унять отчаянно бившееся сердце. Поговаривали, что средняя дочь Чарльза Суна была любовницей самого Мао Цзэдуна!
