У Месье была необычайно бледная кожа человека, проводящего жизнь в парижских гостиных, как у красавицы, выросшей при свечах. Он поправлял галстук и воротник из тонкого венгерского кружева; тройные кружевные манжетки обвивали его руки в браслетах, и на каждом пальце — тяжелые кольца. Он с важным видом двинулся вперед, и ленты взлетели над его каблуками, которые башмачник Ламбертен сделал на два дюйма выше обычных. Его серый шелковый камзол, украшенный золотой вышивкой, на бедрах собран в складки. На жилете из розового шелка, вышитом золотыми цветами, сверкают пуговицы из изумруда. Грудь и большой живот пересекает синяя лента ордена Святого Духа. Он весь унизан бриллиантовыми крестами и звездами, бриллианты украшают эфес его шпаги. Он поклонился Мадам, загорелой, грубой и разбитой — к тому времени уже двадцать шесть раз она падала с лошади.
Он оглядел ее рысьими глазами, проверяя, надела ли она свои немногочисленные драгоценности. Она подумала, что в Месье, только ради моды притворяющемся, будто он ухаживает за женщинами, никогда не ослабеет тяга к роскоши.
Шевалье сделал какое-то замечание, смех долетел до нее. Это все еще причиняло ей боль.
Месье притворился, что не заметил Атенаис де Монтеспан, которая влачила жалкое существование — в платье из французских кружев, в прическе из тысячи бесполезных локонов, связанных черными лентами, перевитых нитками жемчуга.
Месье остановился поговорить со своим кузеном Джеймсом, которого называли «королем за пределами Англии». Мадам, которая чувствовала себя как бы в изгнании, послала Джеймсу одну из своих редких улыбок. В конце концов, не перемени она веру, она бы правила Англией.
* * *
Мадам шла по лабиринту Версаля и думала о том, что это и есть ее жизнь, в которой за любым поворотом ее ждет тупик. Королева умерла, и король сказал, что это единственный случай, когда она не доставила ему никаких хлопот.
Однажды Мадам столкнулась со слугами, которые, стоя на лестницах, прикрывали листочками сокровенные места статуй.
— Слишком малы, — сказала мадам де Ментенон, стоявшая у подножия одной из статуй; большой крест, висящий на низке крупных жемчужин, украшал ее грудь. Король женился на мадам де Ментенон, но королевой ее не сделал.
Хотя некогда, как и Мадам, мадам де Ментенон была протестанткой, теперь она пошла крестовым походом на протестантов, добиваясь их полного изгнания из Франции. Ее набожность, кроме всего прочего, убила всякую веселость при дворе.
* * *
Король от имени Мадам предъявил права на Пфальц и, получив отказ, обратил его в пустыню. Он жег замки и хижины, вырывал с корнем деревья, и Мадам не спала, потому что, когда она засыпала, ей в кошмарах являлись люди в подвалах, Мангейм, который выстроил ее отец, теперь превращенный в груду камней, Гейдельберг, объятый пламенем.
Мадам, насколько могла, держалась в стороне от политики. Теперь, стоило ей только заговорить со слугой, как Месье тут же бросался к нему выспрашивать, о чем она говорила. Также допытывались у ее детей.
Месье сказал Мадам, что желает назначить своего старого любовника маркиза д’Эффиа наставником их сына. Если она не согласится на это, он постарается сделать ее жизнь настолько невыносимой, насколько это возможно.
— Во всей Франции не найти большего содомита, — ответила Мадам.
— Должен признаться, что д’Эффиа развращен и что он любил мальчиков, но с тех пор прошло много лет, и он избавился от этого греха, — сказал Месье.
Тогда Мадам пошла к королю. Двери широко распахнулись перед ней. Была зима, и мебель в королевских покоях была обита вышитым бархатом (летом — цветастым шелком), а люстры и канделябры были серебряные. Как всегда, она остановилась перед «Музыкантами» Джорджоне и «Женщиной из Флоренции по имени Джоконда» Леонардо да Винчи, потому что у этой женщины были, кажется, тайны, как и у нее, и скрытность, которая успокаивала Мадам. Восемь сук-пойнтеров подбежали обнюхать ее, глубоко зарываясь мордами в придворное платье.
— Если о моем сыне будут думать, что он любовник д’Эффиа, — сказала Мадам, — это не сделает ему чести.
Король, который ел яйцо вкрутую, заверил Мадам, что он назначит честного человека в наставники ее сыну. Он скрестил ноги — красные каблуки его башмаков были теперь еще ярче, чем у Месье.
В конце концов после смерти славного Сен-Лорена скромный, но образованный аббат Дюбуа стал учителем ее сына, но все равно сын был развращен.
* * *
— Мистер автор, — сказал император, используя английское обращение, — я все еще жду, когда же появится «Регент». Наверняка его уже откопали?
— Нет, раб найдет его еще не скоро, через много лет, — ответил я и хотел посоветовать императору набраться терпения, однако не посоветовал.
Он склонился надо мной, и концы мадрасской шейной косынки, которую он носит по утрам, покачивались над моей головой. Как заметила однажды графиня де Ремюза, его профиль напоминает античный медальон.
Глаза потемнели, как всегда, когда ему противоречат. Синие глаза, испещренные черным, стали совершенно черными, и тот самый черный взгляд, вынести который не может никто, уставился на меня.
— Скоро я расскажу все.
— Не забудьте рассказать о соревновании по пердежу у Мадам, — сказал он.
Здесь я должен упомянуть, что когда император добирается до этой рукописи, он вносит поправки на каждой странице, которую видит, и я принимаю его правку. Как и в его собственных рукописях, эта тоже вся перемарана, и даже перебеленную копию он не задумываясь может перемарать. Он пользуется карандашом, потому что макать перо в чернила кажется ему слишком мешкотным. Если он пишет не карандашом и пишет долго, Эммануэль или кто-нибудь еще стоит рядом, чтобы чинить ему перья.
Когда он приходит ко мне, даже если я занят другой работой, я записываю все, что он говорит. Удивительно, сколько он знает об этих старинных дворах. Он только что прочел воспоминания мадам де Ментенон и восхитился ее стилем. Он сказал мне, что когда она состарилась, русский царь пришел к ней с визитом, но она спряталась в постели. Царь вошел, раздвинул прикроватные занавески, посмотрел на нее и ушел.
Некоторые части этой рукописи я прячу от императора. И всегда нахожу свидетельства его обысков. Кроме того, кое-что я пишу шифром. Я не могу позволить ему руководить этой моей работой.
4
«…ТО НУЖНО ВЫТЕРПЕТЬ»
Мадам проснулась в час волка, где-то между тремя и четырьмя. Стоило ей поднять голову, как семь собак, спавших вокруг нее, тоже подняли головы — покров едко пахнущей шерсти зашевелился. Все свои платья она приказала шить с петельками, так что сама могла их застегнуть. Она надела тяжелое придворное платье и без чулок, босая, вышла из своих апартаментов, собаки следом за ней. Она шла совсем близко от зеркальных стен длинной Зеркальной галереи, наступая на катышки воска у подножия канделябров. Она не смотрела на себя в темных зеркалах, но знала, что ее длинные светлые волосы распущены и нечесаны. Зал наполнял аромат апельсинов.
