Император в полном восторге накинулся на чемоданы и удалился в свою комнату с большой пачкой «Монитора». Мы не видели его до конца дня; в то день короткими тяжелыми приступами налетал дождь.
Благодаря этому я, получив свободу, смог заняться чтением документов о великом бриллианте и его происхождении. Я заручился помощью Эммануэля и теперь могу работать с ним тем же способом, каким император работает со мной. Просмоленная бумага, которой обиты наши низенькие комнаты, начала парить и душить нас своим запахом.
Именно в этот день Эммануэль впервые спросил меня о моей работе над этой хроникой и о том, почему я занимаю себя и его историей бриллианта.
Я же напомнил ему о том недолгом времени, когда мы были счастливы на этом острове, — тогда мы жили в Бриарах, в летнем домике, принадлежащем семье Балькомб. Мы только что прибыли на Святую Елену, и Лонгвуд еще перестраивался из коровника в жилище, подходящее для узника-императора. Мы подъехали в Бриары верхом, и император сказал месье Балькомбу, что желал бы жить в его летнем домике. Генералы были вынуждены остаться в Джеймстауне. Тогда мы с императором были почти одни.
Никогда прежде — даже во времена своих кампаний — император не жил в столь маленьких помещениях: одна обширная комната в стиле английского регентства, с окнами от пола до потолка. Там был чердак шесть на шесть футов, где поместились мы с Эммануэлем, и ему приходилось спать на полу. Двое слуг императора, Али и Маршан, спали, завернувшись в плащи, перед его дверью. В первые недели Пьеррон привозил нам пищу из города; воздух был мягкий, распорядок не строгий, солдаты-стражники держались в отдалении. Можно сказать, тогда император еще не вполне осознал весь ужас бедственного положения, в котором он оказался. Из лесу явилась полумертвая от голода черная собака с тремя белым лапами и, сразу поняв, какая собака здесь главная, подошла прямо к сапогам императора. Хотя кормить ее бросился Эммануэль, она стала собакой императора по кличке Диманш.
[20]
Однажды в этом летнем домике император показывал свои безделушки Бетси, четырнадцатилетней надоедливой дочке Балькомбов, как всегда шумной и болтливой. Большая зеленая шкатулка для безделушек выставила напоказ огромное количество табакерок, миниатюр и бижутерии. На крышке одной из табакерок покрупнее, обрамленная рубинами, сапфирами и бриллиантами, имелась эмалевая репродукция портрета молодого Наполеона, бывшего тогда первым консулом. Красного бархата шитый золотом сюртук, рука на груди и бриллиант на эфесе черной шпаги. Это было начало его славы. Поскольку в портрете совсем не было сходства, мое внимание привлек огромный квадратный камень на шпаге, потому что обрамление — богато украшенное, филигранной работы, сверкающее золотом надежд — словно сходилось внутрь, к сиянию бриллианта. Император же, склонясь над глобусом звездного неба и поворачивая его, наблюдал, как реагирует Бетси на его прошлое, полное великолепия.
— «Регент»? — спросил я, указывая на миниатюру.
— Исчез, — ответил он тоном, каким обычно заканчивал разговор. — Оставим эту историю на другой раз.
И, сказал я Эммануэлю, я оставил эту тему до того момента, когда подобрал его волосы и должен был отвлечь его внимание.
— Это не причина, папа, — сказал он.
— Для меня — причина.
А теперь я буду работать ночами в нашем беспокойном желтом доме и через несколько недель начну повесть о том, что смогу узнать, о том, как был найден этот бриллиант, и о его дальнейших перемещениях. Я заглянул к императору пожелать ему доброй ночи. Он все еще читал газеты под неблагозвучный стрекот цикад. Вошел Али, чтобы задернуть то, что оставалось от его занавесей.
Когда император спит, в комнате должно быть совершенно темно.
5
ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ БРИЛЛИАНТА «РЕГЕНТ» (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
«БОЛЬШАЯ ЗАБОТА», 1701—1717
На юге царства Голконды, которое ныне именуется Хайдерабадом, в горловине, образованной рекой Кристна, некий раб нашел алмаз изумительных размеров. Не стану делать вид, будто знаю, как родился столь крупный камень, это природное отклонение от нормы. Но мне известно, что нашли его в речном гравии на приисках Партил в 1701 году. Он был величиной с мандарин и покрыт зеленоватой коркой, которая свойственна самым лучшим бриллиантам этой области. Эти места назвали Голкондой по названию крепости и торгового купеческого города. Отсюда происходят «Кохинор» и алмаз, известный как «Синий Тавернье», но алмазов столь грандиозных размеров после «Регента» не появлялось.
Здесь купец Жан-Батист Тавернье, продавший синий алмаз и множество других Людовику Четырнадцатому, наблюдал армию из десятков тысяч людей, копающих и просеивающих речной ил и песок.
Купцы столбили прииски в речном русле и откупались от правителей пошлинами и процентными отчислениями. Рядом с местами, где они копали, разграничивались площадки и строились низкие стены с отверстиями и воротами по периметру, и на эти площадки женщины и дети переносили гравий из отвалов.
После того как рабы докапывались до глубины в два человеческих роста, они начинали ведрами таскать воду и выливали ее в огражденное место. Потом, спустя пару дней такого полива, открывали ворота, чтобы спустить воду и ил, а то, что оставалось, оказывалось песком с речными алмазами, чем-то вроде супа из алмазов.
Голые рабы ходили по песку и смотрели под ноги. Головы у них были выбриты, и только на чреслах имелись набедренные повязки, так что спрятать что-либо было невозможно. Они рылись в гравии и дробили каждый обнаруженный ком — дробили его деревянными пестами, и когда попадали по чему-то твердому, это что-то столь же часто оказывалось алмазом, как и простым камнем. Они раскапывали эту породу или просеивали сухой песок ежедневно по десять часов кряду, а стражники с турецкими саблями следили за ними. Стражники не знали пощады.
Находка алмаза, который будет назван «Регентом», сопровождалась молчанием. Тот, кто нашел его, не помчался по руслу реки, издавая торжествующие вопли, чтобы созвать надсмотрщиков. Он посмотрел на комок и понял, что это такое. Он, наверное, отшвырнул его ногой или сунул в гравий, а сердце у него сжалось, и он старался сообразить, что с этим делать. Иначе поднялся бы крик, люди указывали бы на него и стражники бросились бы к нему. У него отобрали бы алмаз и предложили бы его Великому Моголу. Могол имел право первой руки на все необыкновенные камни, хотя кое-какие обманом ускользали. С первого взгляда было понятно, что этот алмаз — королевский камень, гигант, предназначенный для гигантов.
Вероятно, никто не смотрел в сторону раба. В одном из отчетов сообщается, что он прорезал ступню и спрятал алмаз в рану — или в повязку вокруг раны, говорят другие. Наш историограф Дюкло говорит, что камень был найден свободным человеком, одним из тех, кто много лет работал на прииске. Когда такие люди уходили, им давали слабительное и делали клизму, чтобы удалить то, что было скрыто в утробе. Этот свободный человек спрятал алмаз, а потом разрезал себе бедро так, будто упал на острый камень. Он позвал на помощь, залитый кровью, крича от боли, которая очень помогла ему скрыть радость, и его вынесли наружу без обычных мер предосторожности. Его оставили дожидаться перевязки, а потом он притворился, что не годится для работы, и ушел.
