Заметив возле своего кабинета ожидающего результатов доклада Губина, начальник отдела поспешил его успокоить:
— Все в порядке. Нарком оставил материалы у себя. Будет внимательно изучать. Если в деле все в порядке, то и нечего беспокоиться. Ты человек опытный. Думаю, все обойдется. Иди, работай. Пока.
Смирнов и сам не ожидал, что автоматически повторит интонацию наркома, произнося угрожающее слово «пока». Но оно вылетело у него непроизвольно, невольно заставив подчиненного насторожиться и почувствовать, как тревожное ощущение грядущей беды заполняет все его существо. Выйдя из приемной Смирнова, он направился к себе в кабинет. Сев в кресло, Губин нервно закурил. Он знал, что сотрудники отдела не любят его, числящегося в передовиках невидимого фронта. К тому же лютое неприятие вызывало его увлечение живописью. Он и сам удивлялся, как при распространенных арестах среди чекистов его так долго не трогали.
Объяснение было только одно: он умел ловко оформлять дела врагов народа. Его разработки отличались изяществом и, главное, правдоподобностью. Помогали безудержная фантазия и умение смешивать подлинные факты с выдумкой так, что им можно было верить. И начальству, ошалевшему от грубых подтасовок о тоннелях, прорытых под Красной площадью в целях терактов в Кремле, приходились по душе дела, по которым опасные фигуранты очень правдоподобно вредили советской власти в пользу враждебных иностранных государств. Материалы разработок, представленные Губиным, успокаивали совесть начальства, позволяли верить, что их ведомство действительно занимается борьбой с реальными врагами. Губин это хорошо понимал, и до поры до времени это спасало его от злокозненных попыток коллег подсидеть удачливого майора.
И на этот раз он вновь возвращался мысленно к материалам разработки «Виртуоз»: «Где я мог допустить прокол? Дело-то в общем рядовое. Этот Земнов долгое время подвизался при нашем посольстве в Англии. Даже проявил себя неплохо при организации забастовки английских рабочих в конце двадцатых годов. Но потом был отозван. Трудился на ниве торговых отношений. Но в последнее время начали поступать сигналы о частых неформальных контактах Земнова и его жены скрипачки Раисы с представителями иностранных разведок.
Губин хорошо понимал, что по роду службы Земнов с женой должен был посещать посольские приемы. Но на сигнал надо было реагировать. Установленное наружное наблюдение вскоре зафиксировало контакт семейной пары с английским торговым атташе при посещении Большого театра. Затем поступили сведения о совместном обеде с иностранцем в ресторане “Метрополь”». Дальнейшее было делом техники. Губин затребовал материалы о совершенных торговых сделках, в которых принимал участие Земнов. Нашел в них массу упущенной выгоды и для оригинальности вменил в вину Земнову не шпионаж, а экономическую диверсию в пользу иностранного государства. Будучи арестованным, Земнов оценил ситуацию реально и признал свою вину при условии, что пойдет по делу один, не давая показаний против своих коллег. Еще он просил за жену, не зная, что она тоже уже арестована как его пособница. Зато Земновы избежали пыток и физического воздействия.
Раз за разом анализируя законченную разработку, Губин пришёл к выводу:
«Вроде бы все сделано правильно и четко: придраться не к чему. Хотя ошибки можно обнаружить в любом деле. Посмотрим! Зато я знаю, кто мог на меня накапать. Это работавший со мною по делу мерзавец Никонов с оловянным взглядом. Вот уж подлинно Иван — крестьянский сын. Простого документа грамотно составить не может. А туда же: на мое место, сволочь, метит! Но ничего, я послал вчера запрос на его родину: действительно его отец из бедняков, как он сам написал в анкете, или подлежал раскулачиванию? Вдруг местные товарищи что-нибудь накопают?»
Губин не знал, что его шифровка пока еще не ушла. Продиктовав запрос, он не проверил его отсылку. Ему и в голову не приходило, что ответственная за передачу шифровки Галина из секретного отдела по уши влюблена в Никонова и успела его предупредить. Тот попросил не отсылать запрос в течение двух дней. Это давало ему возможность успеть свалить ставшего для него опасным майора. То, что его отец не являлся кулаком, было правдой. Но в биографии папаши было темное пятно: в 1925 году он уезжал на заработки в Москву и устроился работать личным водителем к товарищу Троцкому. Но, будучи одарен природным умом, уже через год почуял близость низвержения своего высокого хозяина, уволился и уцелел, вернувшись в деревню. Никонов никак не мог допустить, чтобы этот способный его погубить факт стал известен так некстати. Конечно, Галина рисковала, но Никонов заверил ее, что знает наверняка о предстоящем аресте Губина. И она, поверив обещанию сожителя в скором времени жениться, придержала отправку запроса.
А Никонов решил идти ва-банк и за собственной подписью передал непосредственно в секретариат наркома рапорт о вредительской деятельности Губина, злонамеренно покрывающего врагов народа. В качестве вопиющего факта он указал на племянницу Земнова, которая неоднократно встречалась в неофициальной обстановке с сыном торгового атташе под предлогом совершенствования общения на русском языке. Особенно подозрительной было совместное посещение консерватории, из которой молодые люди ушли с середины концерта и, сев в такси, сумели уйти от наблюдения. Вместе с тем, подчеркивалось в донесении, враг Губин предпочел закрыть глаза на предательскую роль племянницы Земнова Инны и этим потворствовал уходу от ответственности важного члена преступной группы. Закончил свой рапорт Никонов словами: «Надеюсь, враги будут наказаны. С коммунистическим приветом, лейтенант Никонов».
Сигнал сработал. В материалах дела четко были зафиксированы встречи Инны с сыном торгового атташе. А по уголовному делу ее не привлекли: девушка прошла лишь свидетелем. За подобную мягкость сотрудники наркомата внутренних дел и с меньшей виной слетали с должностей, арестовывались и шли вслед за своими бывшими фигурантами. А с учетом высшего образования и увлечения живописью у Губина после поступления доноса шанса уцелеть не было.
Губина арестовали в ночь с воскресенья на понедельник. Жена Лиза с ужасом смотрела на жалкое лицо поднятого с постели в одном нижнем белье мужа. Всегда уверенный в себе человек стоял неподвижно с вытянутыми вверх руками, терпеливо ожидая, когда ему позволят, наконец, одеться. Было ясно, что чекисты испытывают особое удовольствие от ареста своего уже бывшего коллеги. Они, проводя обыск, бесцеремонно толкали и переставляли Губина с места на место, словно это был уже не живой человек, а неодушевленный предмет наподобие старой табуретки.
Позволив арестованному одеться, руководитель приступил к конфискации имущества. Губин с беспокойством наблюдал, как из квартиры выносятся наиболее ценные вещи. Внезапно руководитель оперативной группы стал небрежно перебирать стоящие на полках исполненные Губиным скульптурные изображения и сложенные в углу живописные творения. Заметив встревоженный взгляд хозяина, небрежно отодвинул ногой его картины:
— Не волнуйся, с этой мазней связываться не станем. За нее и гроша ломаного никто не даст. Так что оставим их здесь, так сказать, на память. Затем еще раз осмотрел голые стены и опустевшие комнаты:
