Арабам оставалось сломить еще более сильного врага: воинственные берберы вовсе и не помышляли присоединяться к исламу. Племенное устройство их, приноровленное к топографическим условиям страны, остающееся и поныне неизменным, до неузнаваемости схожее с жизнью бедуинов, в той же мере усложняло возможность сосредоточения всех сил народа, как и арабский партикуляризм до Мухаммеда. Но, что бывает часто, грозящее извне порабощение чуждой расой пробуждает в среде свободолюбивого народа в час наивысшей опасности Саула, Верцингеторикса, Германа. Мощное их влияние заставляет на время смолкнуть все споры и пререкания, вся нация как один человек подымается на борьбу с завоевателем. И у берберов также нашлась отважная женщина; смело выступила она героиней в беспощадной борьбе. Подобно тому, как у древних германцев, женщины у берберов пользовались высоким и своеобразным почитанием, доставившим им почетную роль жриц и пророчиц. Таковой была и эта женщина, собравшая вокруг своего местопребывания на горе Аурас
[282] племена берберов с целью общей защиты. Имя ее не дошло до нас; арабы зовут ее просто «вещунья» (аль-Кахина). Поднявшееся по ее зову ополчение оказалось не по плечу даже значительному войску Хассана. В одной речной долине, к северу от Аураса, арабский военачальник потерпел решительное поражение. Снова оказались мусульмане отброшенными к самому Кайрувану. Поблизости Малого Сирта были они наконец в состоянии остановиться и окопались в нескольких наскоро построенных укреплениях, известных позднее под именем «Хассановых замков». Здесь пришлось арабам терпеливо поджидать свежих подкреплений (79 или 80 = 698, 699). Между тем в восточной Персии вспыхнуло восстание Абдуррахмана. После его подавления, только в 84 (703) Абд-аль-Мелик мог собраться с силами и выслать в Африку новые многочисленные отряды сирийских войск. Хассан двинулся немедленно вперед. Пятикратно уже вторгались воины ислама в страны берберов, пророчица ни на минуту не сомневалась, что и в шестой раз появятся они снова. Решение ее было непреложно — всем пожертвовать ради спасения своего народа. Она задумала необычайное: вознамерилась превратить все низменные пространства в пустыню, так чтобы наступающим арабам не осталось нигде ни пристанища, ни продовольствия, а берберы, скатывающиеся с гор лавиной, могли бы беспрепятственно уничтожать подходящие толпы неприятелей. Но массы почти никогда не способны восприять великие, глубоко обдуманные планы. И в данном случае большинство не расположено было приносить новые жертвы, особенно ввиду недавних побед. Принятие подобного безнадежного образа действий казалось многим возможным лишь в случае ужаснейших поражений. Слепо преданные пророчице немедленно же приступили к выполнению ее приказаний; но в большинстве племен поднялся ропот и старинная вражда закипала опаснее, чем когда-либо. Пророчица поняла, что все ее надежды окончательно рушились. С первым известием о приближении Хассана тотчас же отослала она своих сыновей к арабскому военачальнику, приказав им принять в лагере ислам и подчиниться чужестранцам. Царственной пророчице ничего не оставалось кроме смерти в отчаянной последней борьбе, она и обрела ее после кровавого истребления ее войска у колодца на горе Аурас. Шестьсот лет спустя был он еще известен под именем «источника Кахины».
Сопротивление берберов против ислама было окончательно сломлено. Древняя религия обманула их после того, как пророчица была побеждена исповедниками нового верования. Простое учение Мухаммеда само по себе сразу пришлось по душе расе, не способной к отвлеченному мышлению, но с выдающимся мужественным стремлением к независимости. Оба свойства этого замечательного народа могут отныне помочь нам разобраться в том направлении, какое они придали дальнейшей истории Африки и Испании. Первое качество устраняло их от всяких богословских тонкостей и заставило держаться крепких основ ортодоксии с примесью различных суеверных представлений; второе дало им возможность соединить верность к принятой религии с постоянно продолжавшейся антипатией к чуждым им завоевателям. Поэтому, едва успел их отважный меч разрушить Вестготское царство и помочь исламу укрепить свое владычество в Испании, как по первому попавшемуся поводу он снова обратился на несимпатичных им единоверцев и снова рассек только что заключенные между халифатом и Западом узы. Именно благодаря этим несогласиям, продолжавшимся попеременно столетия, примирениям и разладам ислам должен был потерять наконец Испанию.
Едва только Хассан принялся извлекать всевозможные выгоды из своей победы, упорядочивать управление в успокоившихся было округах, пограничных с древней Нумидией (современной провинцией Константина), и одновременно подготовлять меры к дальнейшему покорению других провинций на западе Африки, как вдруг он был смещен и лишен сана главнокомандующего. Дело в том, что со смертью Укбы особое самостоятельное наместничество «Африка» потеряло всякий смысл и Хассан подчинен был снова наместнику Египта, брату Абд-аль-Мелика, Абд-аль-Азизу. На этого последнего, как уже было изложено выше, произведено было давление в 84 (703) с тем, чтобы он отказался от права на престолонаследие. Однако наместник упорно стоял на своем. Вероятно, опасаясь насильственных мер со стороны халифа, он искал в крайнем случае надежную опору в африканской армии. Между тем Хассан был назначен главнокомандующим непосредственно из Дамаска, поэтому, надо полагать, был нелицемерно предан правительству, которое отнюдь не выказывало на западе государства того решительного нерасположения к йеменцам, каковое проводил неуклонно на востоке Хаджжадж. Во всяком случае Абд-аль-Азиз не мог положиться на этого полководца. Наместник вызвал поэтому военачальника к себе в резиденцию (около 85 = 704) и принял его самым недружелюбным образом; едва удалось впавшему в немилость бежать в Дамаск. Абд-аль-Мелик обещал полное удовлетворение возмущенному полководцу, но тот отказался наотрез служить далее под командой Омейяда. В то же время пришло известие о кончине Абд-аль-Азиза, а несколько позднее — о новых успехах мусульманского оружия в Африке, что заставило Абд-аль Мелика, быть может, и Валида, приблизительно в это же время вступившего на трон (86 = 705), оставить на прежнем посту того, кто был послан Абд-аль-Азизом на место Хассана.
До сей поры эта личность не могла похвалиться никакими особыми заслугами. Преданный безусловно Абд-аль-Азизу, Муса ибн Нусайр обязан был всем своему покровителю. Наместник помог ему скрыться в Египте, когда Муса, изобличенный в утайке государственных сумм на месте прежнего своего служения, приговорен был к строгому наказанию. Как ни часто стали повторяться проступки подобного рода в ближайший за тем период времени — ведь прославленный Язид ибн Мухаллаб, спустя десяток лет, грабил же безнаказанно государственную казну Хорасана, — но при Абд-аль-Мелике и Валиде считалось еще необычайной дерзостью пускаться по такой дорожке. Кроме алчности, характер Мусы отличался завистью и жестокостью, но человек этот был вместе с тем замечательным полководцем — что составляло все в данный момент. Йеменец по происхождению, он подходил также лучше всякого другого к войскам Хассана. Усиленную обращенными недавно берберами армию он быстро провел от победы к победам до самого Атлантического океана. История этих завоеваний в отдельных частностях мало известна. Достоверно одно, что покорение северного прибрежья Африки до Тангера (по-арабски Танджа), равно как и внутренних округов Дара’а и Сиджильмаса (Тафилет), совершено было в ближайшие годы (87–90 = 706–709). Случались и стычки, но нигде не встретилось значительных трудностей. Во многих случаях пример восточных земляков мог, конечно, лучше всего убедить западных берберов поспешить принять ислам, меж тем как знание страны и языка, доставляемое ими арабам, счастливо восполнили воинские таланты Мусы. Более продолжительное сопротивление оказал один лишь пункт. Подобно тому, как и во многих местностях на Средиземном море, византийцы унаследовали от Древнего Рима и у самых столпов Геркулесовых маленький клочок: была это крепость Цеута с прилежащими к ней окрестностями. Управлял здесь от имени императора Юлиан, византийский граф (сотез). Долго протянулась осада, и Муса все-таки никак не мог овладеть ею. Не было у арабского полководца флота, меж тем как у графа была в распоряжении целая флотилия, подвозившая осажденным с моря съестные припасы. Тем не менее положение Юлиана было крайне невыгодное. Конечно, он мог на своих кораблях переправиться в несколько часов на противоположный берег Испании, но там, хотя обитали и христиане, все равно его ждали враги. Издавна рос раздор между вестготами и византийцами. Вскоре после завоевания Испании они уже точили зубы на греческие колонии в Африке, даже в 544 завладели было временно Цеутой. И греки мстили не раз нападениями на юго-восточный берег Испании, даже удерживали в своих руках до 631 отдельные местности. Незадолго до выступления здесь арабов встречаются еще известия о неприязненных действиях между готами и греками. И чем ближе стоял перед готами пример родственных им вандалов, разгромленных византийскими полководцами в VI в., тем неприятнее кололи их эти иноземные форпосты у самых врат их государства хотя и значительно отдаленной Восточной империи. Правда, у нас не имеется никаких положительных данных, но едва ли будем мы вправе верить в существование дружественных отношений
[283] между Юлианом и его слишком могущественным испанским соседом. Поэтому весьма возможно, что после потери Карфагена, не ожидая также скорой помощи из Константинополя, равно как и дружественного приема со стороны вестготов, граф предпочел войти в дружбу с арабами. Тут, по крайней мере, мог он рассчитывать порядком насолить исконному врагу по ту сторону пролива. Какие были истинные побудительные причины, во всяком случае, трудно теперь решить, но факт остается несомненен, что граф сошелся с арабами, отворил им ворота Цеуты и во всех их дальнейших предприятиях помогал им советом и делом. При этом, конечно, ни он и никакая другая отдельная личность не могли особенно повлиять на ближайшие события, приняв такой поистине необычайный оборот.
