Нетрудно, кажется, понять, что многие из этих распоряжений возбудили неудовольствие в широких слоях, а каждое отдельно и в совокупности должны были повести к полнейшему упадку финансов. И действительно, каким-то чудом стали исчезать государственные суммы. Так, например, до нас дошло, что податные доходы Ирака сразу упали, так что эта богатейшая провинция не была более в состоянии покрывать расходов на собственное управление и потребовались на этот предмет добавочные суммы из государственной казны в Дамаске. При подобном ведении дел и та вскоре опустела. Между тем наступила неотложная потребность в деньгах, приведшая к самым гибельным последствиям, о чем будет сказано ниже.
Пожалуй, еще грознее для существования династии было ослабление строгости в управлении, сдерживавшей доселе различные религиозные и национальные противогосударственные стремления. Что делать! Существовал неопровержимый факт, что сабля представляла необычайно острое доказательство, когда приходилось убеждать отщепенцев. Не следует поэтому добродетельно громить Хаджжаджа и его приверженцев за то, что они так часто прибегали к этому всеразрешающему способу. Оно и поныне обычно на Востоке, да и у нас долгое время повсеместно пускалось в ход. К сожалению только, все представители подобного воззрения упускают из виду одно, что идеи невещественны и голову им снести невозможно. Добились правоверные властелины одного, что никто более уже не осмеливался громко исповедовать мысль о верховной власти общины, никто также публично не признавал более себя защитником прав Алидов
[301] на халифат. Но идеи не вымерли, пока еще в демократических слоях Ирака тлелась искорка старинного гордого арабского духа, а у персов коренилось еще национальное нерасположение к чуждым им завоевателям. И вот, едва только успел ослабнуть тяжелый гнет, сдерживавший в покое до кончины Валида хариджитов и шиитов, обе партии почти одновременно подняли снова головы. Уже при Сулеймане начало подготовляться брожение в различных местах. Его наместник в восточных областях, Язид Ибн Мухаллаб, был слишком аристократичен, чтобы пускать в ход бывшие в моде при Хаджжадже мелочные полицейские меры, а при Омаре старинная строгость не имела уже более места. Неудивительно поэтому, что в 100 (718) появился в Ираке, на восток от Тигра, человек по имени Вистам, другие называют его Шаузеб, и стал снова проповедовать учение о несуществовании иного решения вне Божеского. Набожный Омар нарочито писал к своему наместнику в Куфе, чтобы он не трогал проповедника, пока тот не прольет крови. Новому хариджиту в короткое время удалось собрать множество приверженцев, неоднократно разбивал он высылаемые теперь против него войска. Только при вступлении на трон Язида и удалось рассеять мятежников (101 = 720) и восстановить на некоторое время спокойствие в Ираке.
Осторожнее хариджитов держались, и тем более были опасными, алиды. С тех пор как палачи Мус’аба постарались жесточайшим образом выбить из голов шиитов их ошибочную мысль, будто бы было возможно на место арабского владычества Омайядов воздвигнуть новое персидское государство под знаменами Алия, секта прикинулась мертвой. Лишь там и сям попадались изредка слишком убежденные люди, которые отказывались от проклятия памяти Алия, требуемого настоятельно Хаджжаджем от некоторых наиболее подозрительных шиитов. За это заплатили эти несчастные жизнью, а остальные стали еще боязливее и сосредоточенней. Тем не менее по всем восточным провинциям мало-помалу стал разветвляться тайный союз всех тех, кои взирали с благоговением на дом Алия как на единственное прибежище веры и единственную надежду на освобождение из-под арабского ига. Кое-где в незначительной какой-нибудь деревеньке, поблизости священных городов Мекки, Медины либо Кербелы проживали в полной безопасности внуки, а то и правнуки боготворимого зятя пророка, на которых по предначертанию Аллаха перешло наследие сана имама, истинного духовного главы. Одному Господу Богу была, вероятно, известна личность избранника, равно день и час, когда он выступит из непроницаемой для человеческого глаза сокровенности в качестве Махдия
[302], призванного для восстановления царства Божия на земле. А пока достаточно было пребывать в твердой уверенности, что к тому времени чистое учение непрестанно будет распространяться в тиши и в день освобождения верный народ воспрянет и одним ударом истребит безбожных. Таинственный мрак, в котором скрывались руководители движения, только подстрекал еще пуще романтические головы арабских шиитов, особенно же сильно воздействовал на персов индо-германского происхождения, исстари пропитанных в большинстве мистическими грезами. Быть может, сами алиды имели весьма слабое и неясное представление об объеме и значении пропаганды. Без сомнения, встречались между ними и настоящие заправилы движения, поддерживавшие связь с одной из личностей семьи пророка, которую готовились поставить во главе предприятия, когда наступит подходящее время для открытого восстания. Сомнительно, однако, чтобы алиды держали когда-либо в руках все нити тайного союза. Казалось, что та нерешительность, тот недостаток политической прозорливости, которые погубили Алия и его сыновей, унаследованы были и их потомками. Насколько плодовито было по внешности их поколение — у Алия было детей 31 человек, а его потомки продолжали размножаться в подобных же размерах, — настолько же ощущался исконный их недостаток в выдающихся личностях. Притязания на почитание правоверными семьи не были ими ни разу, правда, выпущены из рук. Но лишь только наступал в течение десятилетий благоприятный момент, представлявший для смелой и сильной личности повод к решительным действиям, обыкновенно не находилось никого среди них, кто бы сумел им воспользоваться. Если же какой-либо из необычайно отважных алидов и решался, то это происходило постоянно в самое неподходящее время. Таким образом, за редкими исключениями, история этой семьи почти во все эпохи представляет печальное зрелище пропущенных моментов и бесцельных восстаний, бесполезного пролития крови, сопровождаемого глубоко проникающим потрясением всего исламского мира. Несчастный род! Самым выдающимся его делом, казалось, было послужить вывеской лет двести спустя для одного дерзкого искателя приключений. Прикрываясь шиитизмом, ему посчастливилось смастерить один из удачнейших обманов, когда-либо совершавшихся во всемирной истории. Таковы были люди, в пользу которых со времени перемены духа управления еще ревностнее стало выказываться влечение многих в восточных провинциях. Поистине трудно было придумать более странную и вредную для выгод династии выходку, чем та, какую добродушно набожное настроение Омара II изобрело: он распорядился в 99 (717–718) прекратить везде во время пятничного богослужения обычное проклятие Алия с кафедры. Очень понятно, что шииты отныне стали открыто исповедовать почитание своих святых; а по сложившимся тогда обстоятельствам это сопровождалось, само собой, и отрицанием власти Омейядов. Дальнейшие объяснения, кажется, излишни для того, чтобы понять, какой ущерб нанесен был уважению к династии благодаря этому повелению и вообще чрезмерному пристрастию, не раз выказываемому Омаром к алидам; для тех же, кто прилагал все старания к распространению учения шиитов, задача была значительно облегчена. Всего гибельнее оказалось для дома Абд аль-Мелика то обстоятельство, что в эту самую пору возник кружок прозорливых и не особенно добросовестных личностей, сумевших воспользоваться для своих целей существующей тайной организацией; эти лица вдохнули в шиитов непоколебимую энергию, чего именно и недоставало у потомков Алия. Мы уже ранее упоминали, что Аббасу (т. I), этому дальновидному и осторожному дяде пророка, посчастливилось передать своим потомкам весь свой своеобразный склад ума. Сын его, Абдулла, находился в первую междоусобную войну на стороне Алия. Когда же дела этого халифа ухудшились, Абдулла удалился в Мекку, а затем в Таиф, но не забыл при этом захватить с собой из бывшего своего наместничества Басры и государственную казну. Впоследствии он успел помириться с Омейядами и с жаром набросился на теологию. Он был первый богослов, подготовивший систематический материал для объяснения корана, и пользовался у современников великим личным почетом. Жаль только, что, гоняясь за славой, он возомнил, будто все ему доступно. Вот почему для многих трудных мест священной книги, самому ему непонятных, он придумал непозволительно сумасбродные объяснения, с которыми и до сих пор приходится поневоле считаться. Сын Абдуллы, Алий, выставлял напоказ в Дамаске и других местностях доходящую до пределов невероятия набожность; собственно говоря, он проводил на молитве целый день. Это нисколько не мешало ему, однако, подкапываться тишком под Омейядов. Но Валид не любил шутить; между ними возник открытый разлад, кончившийся для неосторожного высылкой из столицы. Изгнанник переселился в маленькое местечко, на юг от Мертвого моря. Именно здесь, по позднейшим преданиям, во времена халифа Сулеймана Абдулла, сын Мухаммеда ибн аль-Ханафия, — стало быть, внук халифа Алия — торжественно передал свои и своего дома права на имамат Мухаммеду, сыну этого Алия аббасида. Все это, понятно, лишь измышление аббасидских придворных историографов с целью убедить почтеннейшую публику в несомненном праве своих господ восседать на халифском престоле. Истинным остается только одно, что именно этот самый Мухаммед, отец родившегося в 104 (722) первого халифа аббасидов Саффаха, напал на благую мысль воспользоваться для своей семьи великим личным влиянием алидов. С этой целью он добился соглашения между обеими ветвями семьи пророка, но аббасиды, разумеется, поступали так с предвзятой мыслью. Они задумали оттеснить потомков Алия, как только падет владычество Омейядов, дабы самим овладеть освободившимся наследием посланника Божия. Аббас и его сыновья, пользуясь всевозможными обстоятельствами, сумели скопить громадные суммы, меж тем как алиды были сущими младенцами в деле накопления богатств; им и показалось выгодным согласиться на предлагаемый договор. С тончайшим поистине коварством сумели аббасиды устроить так, что вновь открытая общая пропаганда приняла девизом неопределенно широкую формулу «владычества для семьи пророка». Таким образом, везде стали тайно вербовать прозелитов для хашимитов, т. е. потомков предка пророка Хашима: шииты, само собой, продолжали под этим понимать алидов, а аббасиды работали, собственно, для себя. Таким образом, пока шиитское ожидание переворота, а затем и стремление к нему все более и более распространялись тайком во всех их кружках, тем временем из года в год рыскали посланцы аббасидов по всему Востоку. Под купеческой или другой подходящей личиной проникали они и в кружки не шиитов, сея повсюду недовольство; особенно хлопотали эти люди о том, чтобы не прекращались раздоры между арабами северянами и южанами, по преимуществу же среди племен Мудар и Раби’а. С течением времени благодаря своим вероломным проискам посланцы эти успели вооружить против существующего правительства не только персидское население, но и большую часть арабских гарнизонов, примиряя их постепенно с мыслью о необходимости перемены династии.
