О династии Лахмидов в Хире мы имеем более сведений, чем о предыдущей. Приблизительно к эпохе Зенобии, т. е. после 252 г., следует, по всей вероятности, отнести возникновение этого пограничного государства. Традиция соединяет рассматриваемое событие с именем Амр Ибн Адия. По сказаниям арабов, князь получил королевский титул от царя персидского Шапура I (241–272), т. е. право на управление арабами в Ираке; резиденцией его и наследников его стала Хира
[13], около 10 миль на юг от развалин Вавилона, в трех милях от позднейшей Куфы, между Евфратом и пустыней. Весьма естественно, что авторитет династии распространялся и усиливался между иракскими арабами постепенно. Так, например, до нас дошли известия о жестоких репрессалиях многочисленных бедуинских племен, которые, пользуясь малолетством короля, произвели опустошительные хищнические набеги на Месопотамию и Вавилонию по повелению Шапура II (309–379), причем князю Хиры не было предоставлено никакой роли. Вскоре затем (около 380 г.) династия Лахмидов совершенно прерывается. На трон возводятся чуждые ей князья. Но около 400 г. династия Лахмидов снова появляется у кормила правления. Так, мы видим, что около 420 г. управляет страной Ну’ман I Одноглазый (еl-а’аwar). Он прославился постройкой замка Хаварнак, который ему воздвиг у Хиры один византийский архитектор — тогдашние арабы, и даже гораздо позднее, ничего не смыслили в мирных искусствах — по имени Синимар
[14]. Согласно легенде, король по окончании постройки замка вместо награды велел сбросить строителя с вершины стены за то будто бы, что он хвастался выстроить, если захочет, еще более красивый, а как говорят другие — за то, что он объявил, будто знает местечко в фундаменте, и стоит лишь его сдвинуть, как все здание рушится. Всем известно хорошо, что подобного рода истории тесно связаны обыкновенно с постройкой многих других громадных сооружений. Из всего этого достоверно одно только, что имя Ну’мана как владетеля Хаварнака вошло в поговорку с 600 г. Наивысшего могущества достиг дом Лахмидов при сыне Ну’мана, Аль-Мунзире, который стал управлять, как известно достоверно, до 420 г. И византийцы называют его «Аламундарос, король сарацинов»
[15], т. е. доблестный, воинственный муж. Надо полагать, что он со своими арабами вмешивался в вечные споры о троне Сассанидов и, без сомнения, посодействовал воцарению в Персии в 420 г. Бахрама V Гора, которого он знал раньше, во время продолжительного, может быть, и принужденного пребывания его в Хире. Но в возгоревшейся вскоре затем войне с византийцами (420–422), после страшного опустошения Месопотамии, королю нанесено было чувствительное поражение. При его преемниках продолжалась и далее без перерыва, с переменным счастием, борьба против византийцев и Гассанидов. Но в то время, когда обе династии стояли друг против друга с оружием в руках, выросла внезапно между ними третья держава, которая на короткое время отодвинула совершенно Лахмидов на задний план. Этот эпизод можно считать замечательною прелюдией, как бы возвещающей будущие мировые завоевания арабов. В таком истинном свете представлено событие лишь недавно, новейшими историками.
Было это в начале второй половины пятого столетия, когда племя Кинда стало проявлять свое влияние в центре Аравии. Хотя по происхождению с юга Аравии оно отличалось нетерпимостью ко всем остальным обитателям полуострова, ему удалось, находясь в центре юга Неджда, образовать коалицию из больших племен Ва’иль Бекр и Таглиб, а также некоторого числа и других для похода в первый раз к северным границам пустыни. Не подлежит никакому сомнению, что уже издавна распространялись слухи по центральной Аравии о больших добычах, собираемых в своих походах сирийскими и иракскими родственными племенами, предводимыми Гассанидами и Лахмидами; они глубоко врезывались в Месопотамию и Сирию, каждый раз, когда возгоралась снова и снова вечная война между персами и византийцами. Главе Кинда, Аль-Худжру, по прозванию Акиль-аль-Мурар
[16], посчастливилось соблазнить арабов приманкою удовлетворения страсти их к грабежу и увлечь за собою вышепоименованные племена. Уже в 480 г. находим мы власть союза Кинда распростиравшеюся до границ Хиры, а влияние последней на соседних арабов — чрезвычайно ослабленным. По смерти Худжра новооснованный союз, по-видимому, на некоторое время снова распался: сыну его, Амру, не удалось удержать в связи племена, и вскоре он должен был ограничиться владениями на юге центральной Аравии, в то время как на севере принял начальство Кулейб, смерть которого, как мы выше описали, произвела жаркие раздоры между братскими племенами Бекр и Таглиб. Мы видели также выше, как продолжалась, почти без перерыва, знаменитая сорокалетняя война, но в момент, когда обоим племенам опротивели ссоры, Харису, сыну Амра, Киндиту, удалось на некоторое время водворить между ними мир и одновременно возобновить коалицию племен центральной Аравии. Харис был личностью замечательной. Необыкновенно деятельный, он обладал к тому же способностью даже из непостоянных элементов образовывать грозную силу. К 496 г. силы его возросли настолько, что он мог броситься снова между Хирой и Сирией, наводняя Палестину и прилежащие страны громадными полчищами. Оба его сына во главе многочисленного войска произвели страшнейшие опустошения. В конце концов наместнику византийскому Роману удалось прогнать дерзкие орды разбойников и даже взять в плен одного из начальников. Но около 500 г. снова возобновились набеги, и византийцы вынуждены были во избежание опасных диверсий во фланг, при вновь начинающейся войне с Персией, вступить в переговоры с Харисом. Посланный, дед историка Ноннозуса — он же это сам и рассказывает, — прибыл в 503 г. ко главе Киндитов. По заключенному условию, император Анастасий должен был выплатить громадные суммы, дабы обезопасить свои сирийские провинции; выговорено было также, что воинственный князь бедуинов свои беспокойные полчища направит против вассалов Персии, арабов Хиры. Король их Ну’ман III, сын Асвада, как раз в это время со своими лучшими войсками сражался под знаменами персов в Месопотамии против византийцев. Поэтому всадники Киндиты наводнили беспрепятственно плохо оберегаемое пограничное королевство и овладели им. Когда Ну’ман в сентябре 503 г. вследствие ранее им полученной раны умер под стенами Эдессы, вся его страна, за исключением Хиры, была уже в руках неприятеля. Между тем новый завоеватель не мог долго продержаться в том блестящем положении, на которое вознесли его изумительная деятельность и искусное пользование обстоятельствами. В 506 г. византийцы заключили с персами мир, а еще ранее, в 505 г., появился в Хире князь не менее энергичный, чем Харис, но еще более необузданный; это был Мунзир III, сын Имрууль Кайса III и Ма-ас-семы
[17], дочери великого племени Раби’а, женщины замечательной красоты, которую король в одном из набегов на восточную Аравию захватил и взял в жены. В память ее звали обыкновенно и сына Мунзир ибн Ма-ас-сема. Он был поистине чистейшим типом варвара, хотя существует, впрочем маловероятное, предание о принятии им в преклонных летах христианства. Но нельзя от него отнять, что он был дельным властелином и во многом не уступал своему предку, носившему первым то же самое имя. Киндит потерпел вскоре ряд неудач. Бедуины таяли в его руках, как рассыпается во все стороны песок в пустыне, лишь только они приметили, что вместо легких хищнических набегов дело теперь идет о горячих, упорных битвах. Племя за племенем уходили на свои старинные пепелища; наконец Мунзир напал на самого Хариса и на оставшееся ему верным маленькое войско. Разбитый наголову, потеряв все свои сокровища, с большим трудом ускользнул он лично от преследователей. Сорок плененных, все члены семьи Акиль-аль-Мурара, по приказанию Лахмида были обезглавлены. После долгих лет скитальчества, в 529 г., попал и он сам в руки Мунзира и был казнен, несмотря на то что дочь его Хинда, плененная, вероятно, в одном из прежних походов, стала женой победителя. Эта женщина была набожной христианкой, в Харе основала она монастырь, церковь которого, по свидетельству одного мухаммеданского писателя, сохраняла долго надпись, свидетельствующую об имени строительницы. Братья ее, сыновья Хариса, провели всю жизнь в бесплодных стараниях собрать снова воедино отпадшие племена. Один из них, Худжр, навлекший ненависть Асадитов, был ими умерщвлен. После него остался сын Имрууль Кайс, «поэт и король». Так зовет его Рюккерт, воздвигший ему долговечный памятник переводом его стихотворений на немецкий язык
[18]. Вся жизнь его протекала в блужданиях от одного племени к другому. Страстно желая отомстить за смерть отца и ища возрождения величия своего дома, он метался, не находя ни мира, ни успокоения, а цели удовлетворения честолюбия не мог достигнуть: так, по крайней мере, свидетельствуют его стихотворения, рисуя в действительности царственного мужа, преследуемого неотступно несчастием, но не преклоняющегося ни пред людьми, ни пред судьбою. После каждого поражения снова принимается он за безнадежную борьбу с бесчисленными своими неприятелями. Его неисчерпаемая жизненная сила даже на краю опасности дает ему способность внезапно увлекаться придорожным цветком, а иногда даже сорвать мимолетное удовольствие, прежде чем броситься снова в водоворот отчаянной борьбы. Арабы называют его «блуждающим королем» и признают за своего величайшего поэта. Подобно его борьбе и любовным похождениям, романтичен был и конец его жизни. Когда император Юстиниан около 530 г. задумал снова подготовить персам всюду ущерб и вред, пришло ему в голову попробовать восстановить Киндийское государство, которое уже раз принесло пользу византийцам. Снова посланы были агенты для переговоров с «Филархом Каизос». Был он рекомендован эфиопским наместникам Южной Аравии, находившимся в дружественных отношениях с Византией. Но когда оказалась очевидной неисполнимость планов варвара, пригласил его император в конце концов в Константинополь, чтобы дать ему убежище внутри Византийского государства и предложить какую-нибудь почетную должность. Имрууль Кайс не отклонил зова. Оставив на попечение Самуила Ибн Адия весь свой скарб, пересек Сирию и Малую Азию и прибыл в столицу. Прием был чрезвычайно радушный; после продолжительного пребывания он был назначен филархом Палестины. Но по дороге к своему новому посту застигла его внезапная смерть в Малой Азии, в Ангоре; по арабскому сказанию, и довольно вероятному, он был умерщвлен по приказанию самого Юстиниана. Говорят, император был оскорблен лично этим высоко симпатичным, но легкомысленным героем, успевшим соблазнить одну из принцесс. Этот рыцарский облик, который и поныне овеян чудно поэтической дымкой, отличался поистине необузданной страстностью и дикой отвагой Дон Жуана.
