К этим драгоценностям следует далее причислить различные сосуды, ткани, ставшие потребностью для богатого населения, прошедшего через многие столетия цивилизации. Часто дети степей при виде всего этого великолепия становились просто в тупик и не знали, что предпринять; потом-то, конечно, они скоро привыкли ко всему. По этому поводу существует множество анекдотов; парочку из более характеристичных, пожалуй, стоит рассказать. Одному арабу посчастливилось найти мешок с камфарой; в то время было это любимое лекарственное снадобье, употреблялось также и как благовоние и продавалось необыкновенно дорого. Бедуин вообразил, что это соль, и сдобрил ею, не жалея, свою похлебку, которая пришлась ему очень не по вкусу. Где же было возиться с такою дрянью, вот и удалось ему променять всю находку на старую рубаху: очень уж нужна была ему; при этом он остался в полной уверенности, что устроил выгодное дельце и маленько поднадул добродушного человечка. Таким же настоящим бедуином оказался и другой, который за попавший в его руки драгоценный камень цены неимоверной потребовал от купца 1000 дирхемов. Когда его после спрашивали, зачем же он не взял больше, он ответил с грустью: «Да если бы я знал какое-нибудь число побольше 1000
[168], понятно, я бы потребовал!» Но такие потери были им нипочем, и без того на долю каждого выпало не менее 12000 дирхемов по официальной оценке добычи; при этом следует заметить, что после сражения при Кадесии число войск возросло до 60000.
Впрочем довольно скоро арабам пришлось заняться кое-чем другим более важным. Уж не деньги получать доводилось теперь этим 60000. Недаром персидский двор забрал с собой в Хульван государственную казну. Со сдачей столицы дело далеко еще не считалось потеряным; к остаткам государственного войска, расположившегося вокруг крепости, стали мало-помалу прибывать все новые ополчения. Персы, видимо, приободрились; постепенно выдвигались войска из Хульвана, вверх по долине реки Деялы, впадающей несколько выше Ктезифона в Тигр. Са’д выслал им навстречу своего племянника Хашима с 12000 человек
[169]. При Джалуле, милях в 15 от столицы, произошло сражение (конец 16 = конец 637 или начало 638); царские войска снова потерпели поражение. Хотя двор мог еще спокойно оставаться на некоторое время в укрепленном Хульване, но вся страна до Мидийских гор подпала неоспоримой власти мусульман, и как знак их господства над покоренной землей в Мадайне была воздвигнута первая мечеть.
Далее, впрочем, на юг умиротворение наступило несколько позже. Здесь, начиная от устьев Евфрата, равнина тянется довольно далеко на восток, где замыкается волнистою местностью, постепенно переходящею в цепь высоких гор, составляющую границу Персиды (Фарс), древней родины персов. Хузистан — так называлась эта равнина вместе с предгорьями — после взятия Ктезифона сопротивлялся еще целый год. Правитель области, Хурмузан, был один из энергичнейших персидских вельмож. Спасшись после сражения при Кадесии, он продолжал упорно отбиваться в своей области от наступавших из Басры мусульман. Раз побежденный, он снова восставал (16 = 637) в следующем году, долго заставлял арабов преследовать себя из одной крепости в другую и взят был в плен только тогда, когда последним благодаря измене удалось овладеть городом Тустер (теперь Шуштер), в котором он искал последнего убежища, и из которого уйти ему не удалось. За свою прежнюю измену он должен был теперь поплатиться жизнью; поэтому арабский полководец, Абу Муса Аль-Ашарии, согласился принять его в плен лишь под тем условием, что решение его участи будет предоставлено самому Омару. По прибытии в Медину Хурмузан предстал перед халифом. «Теперь видишь, Хурмузан, — обратился к нему тот, — до чего доводит обман и сколь незыблемо дело Господне». «Омар, — возразил мудрый перс — пока вы и мы жили в язычестве и Бог не вмешивался в наши дела, мы всегда побеждали вас; теперь, когда Он с вами, вы начали одолевать нас.» — «Что можешь сказать в оправдание своих неоднократных возмущений? — Боюсь, что ты прикажешь умертвить меня прежде, чем я успею высказаться. — Будь покоен! тебе ничего не сделают!» Тогда Хурмузан попросил напиться. Но когда ему принесли воды в обыкновенном деревянном кубке, он произнес: «Хотя бы мне пришлось умереть от жажды, все же я не в состоянии пить из подобной посудины!» Тогда поднесли ему дорогой сосуд, но он все еще не решался пить. «Боюсь, — заметил он, — что меня умертвят в то время, как я стану пить.» «Не опасайся — пока ты не выпьешь этой воды, тебе не сделают ничего дурного». Услышав эти слова, пленник вылил всю воду на землю; когда же Омар, полагая, что это движение было невольным следствием страха, приказал принести новый кубок, дабы пленник утолил жажду пред своей казнью, последний воскликнул: «Нет, мне не нужно более воды! Я добился помилования». «А все-таки я прикажу тебя казнить», — воскликнул халиф. «Но ведь ты меня помиловал». «Ты лжешь!» — закричал Омар вне себя. С большим трудом окружающим удалось убедить его, что действительно халиф связал себя обещанием. Кончилось тем, что Омар согласился помиловать изменника под условием, чтобы перс принял ислам. Хурмузан охотно исполнил это требование. Халиф удержал его при себе в Медине и ни разу не имел повода раскаиваться в своей снисходительности, ибо перс, хорошо знавший свою родную страну, не раз давал ему мудрые советы. Но недолго наслаждался этот хитрый человек дарованной ему жизнью. Когда в 23 г. (644) один перс из христиан умертвил Омара, на Хурмузана, вероятно безвинного, пало подозрение в соучастии, и сын Омара умертвил его.
Война в Хузистане, хотя и давала еще на время работу мечу халифа, не могла, однако, быть такого рода препятствием, чтобы помешать ему в тех мирных занятиях, которые после взятия Ктезифона стали на первом плане: приходилось позаботиться об устройстве больших новых областей, доставшихся исламу, сначала в Персии, а теперь и в Сирии. Уже в 17 г. (638) закладывается новый город, будущая столица мусульманской Персии, ибо Мадайн со своим хотя и сильно уменьшившимся, но все еще значительным персидским населением не мог служить тем, что, по плану Омара, должно было сделаться средоточием нового управления, т. е. арабским военным лагерем. К тому же мудрый халиф любил по возможности всегда держать в своих крепких руках полководцев и наместников; ему казалось поэтому довольно опасным отделить центральное управление такой значительной провинции от Медины обеими великими реками, а так как христиане Хиры тоже не оказывались достойными подобного преимущества, то он приказал между этой последней и Евфратом заложить новый укрепленный город, названный им Куфои. Здесь расположилась главная квартира Са’да Ибн Абу Ваккаса с большим резервным войском; по мере надобности отсюда высылались подкрепления к младшим наместникам различных пограничных округов. Этому новому передовому посту подчинена была и Басра; отсюда же шло управление персидскими областями, о чем, впрочем, речь впереди.
Надо полагать, не одно только желание прежде всего привести в порядок дела в Ираке побудило Омара приостановить на время движение на восток. Между Савадом и покоренной тем временем Сирией в 17 г. (638) недоставало еще соединительного звена, именно северной Месопотамии между Раккои и Мосулем. Только когда была завоевана эта последняя (около 20 г. = 641) и войска, стоявшие в Персии, могли в случае нужды получать подкрепления прямо из Сирии, халиф отдал приказ двигаться далее. Впрочем, такое движение скоро оказалось даже необходимым, так как получена была весть, что царь Иездегерд в 19 г. покинул Хульван (640), где после занятия Хузистана его легко могли обойти. Несчастный властитель удалился в глубь собственной Персии, готовясь к новой борьбе. Необходимо было поэтому его предупредить, чтобы не пропустить его войск через горные проходы, не дать ему возможности вторгнуться в равнину, только что умиротворенную. По распоряжению халифа две трети войска, расположенного в Куфе, с частью гарнизона Басры и с пограничными отрядами двинулись под предводительством Ну’мана, сына Мукаррина
[170], навстречу персам. К сожалению, о подробностях этого похода до нас дошло очень мало сведений. Даже о времени события арабы говорят неопределенно, относя его к годам 19, 20 и 21. В настоящее время, однако, можно сказать с значительной достоверностью, что это случилось в 21 (642). Вероятно, еще ранее мусульмане овладели Хульваном, который после бегства Йездегерда не мог долго продержаться. Уже в начале похода арабы владеют Кармасином, расположенным еще далее на восток, так что в руках их были все важнейшие проходы. У Нихавенда, на юг от Хамадана (Экбатаны), мусульмане столкнулись с неприятелем, предводимым Ферузаном, старым опытным полководцем. Персы и на этот раз отличались численным превосходством (вероятно, их было 60000 против 40000 мусульман), и исход упорного боя, продолжавшегося от двух до трех дней, долго оставался сомнительным. Сам Ну’ман пал; но его заместителю, Хузейфе Ибн Аль-Яману, назначенному уже заранее Омаром, удалось наконец одержать победу. По словам арабов, победой этой он был обязан удачной военной хитрости лукавого Тулейхи, а по другому источнику — своевременному прибытию новых подкреплений.
