Однако арабы все еще не решались углубиться слишком далеко на север. В Эмессе собрались уже многочисленные императорские войска, и военные приготовления Ираклия мало-помалу приближались к концу. Императору удалось наконец собрать весьма внушительное войско; по известиям некоторых византийских историков, оно насчитывало 80 000 человек. Ими предводительствовал опять некий Феодор, сакелларий
[180] императора; он сам лично командовал 40 000 императорских войск, составлявших ядро армии. Другая половина состояла из армян под предводительством Вахана и христианских арабов гассанидского князя Джабала Ибн Аль-Эихам, которые, получив снова жалованье, примкнули опять к армии. Но при всей его внешней внушительности в войске не ощущалось внутренней связи. Сакелларий с Ваханом не ладили: этот последний во главе своих армян обнаруживал слишком большую самостоятельность, которая главнокомандующему, понятно, не нравилась: начались раздоры без конца. Еще хуже обстояли дела с гассанидами; на этих людей, как доказал опыт, можно было вполне рассчитывать лишь в тех случаях, когда предстоял грабеж. Но отказываться от их помощи было опасно, ибо в таком случае они легко могли перейти на сторону противника.
Давление таких больших количеств войск, когда они наконец пришли в движение (в начале 15 = февраль 636), должно было оказаться, конечно, очень ощутительным для мусульман. Неиспытанная отважность Халида соединялась с большой долей предусмотрительности; ввиду предстоящего решительного удара он счел нужным стянуть все находившиеся в его распоряжении силы. Поэтому он стал не торопясь отступать перед надвигающимися греками, притягивая к себе отовсюду передовые и летучие отряды. Он даже покинул Дамаск, чтобы в случае поражения не быть слишком далеко от Аравии, и отступил к Иордану, за которым мог бы укрыться при неблагоприятном обороте войны. Нет сомнения, что и большинство войск, находившихся еще под командой Амра, также примкнули к нему. Времени на это у него, благодаря Сакелларию, было достаточно. Целые полгода прошли в подготовлениях, пока не состоялось наконец первое сражение у Джабии, между Дамаском и озером Геннисаретским (13 Джумада II 15 = 23 июля 636). С этого времени начинается целый ряд битв, продолжающихся более месяца, но о подробностях их имеется весьма мало достоверных известий. Несколько скудных заметок византийских историков и многочисленные, часто весьма подробные описания арабов согласны только в одном — именно, что все эти стычки происходили лишь в течение одного или двух дней. Но относительно фактических данных они совершенно противоречат друг другу. Некоторые черты, правда, повторяются то у одного, то у другого и, вероятно, подлинны, но последовательный ход событий невозможно восстановить никоим образом. То мы узнаем о неудаче Сакеллария, вслед за которой армянские вспомогательные войска бунтуют и требуют предания императорскому суду Вахана, предводителя; говорится далее о переходе части христианских арабов на сторону мусульман, а затем снова встречается известие о горячей схватке между греками и арабами, в которой последние оказываются побежденными, а греки проникают даже в арабский лагерь, так что находящиеся при обозе женщины принуждены взяться за оружие. Как бы то ни было, последний решительный бой 12 Раджаба 15 (20 августа 636) был у деревни Якуса. Местечко это ютилось в углу, образуемом соединением Гиеромакса (по-арабски Ярмук) с Иорданом, между обеими этими реками и озером Геннисаретским, в местности, изрезанной ложбинами и представляющей спуск плоскогорья к северу от реки. Нет никакой причины не верить сообщению греков, по которому во время сражения поднялся сильнейший ветер и погнал на императорские войска целые облака пыли, что поколебало и без того уже пошатнувшиеся ряды византийцев. Надо полагать, однако, что они дрались хорошо, по крайней мере пехотинцы: мусульмане упоминают о значительных потерях с своей стороны, а смерть Сакеллария показывает, что он по крайней мере исполнил свой долг. Но в конце концов греческие войска были отброшены в ущелья Гиеромакса, где началась ужасная резня, из которой мало кто спасся. Конница лишь только увидела неблагоприятный оборот дела, ударилась в бегство и рассеялась, спеша укрыться в укрепленных местах: Дамаске, Цезарее, Иерусалиме, даже в Антиохии, но ядро армии, императорская пехота, была уничтожена вконец. В ближайшем будущем Ираклию не представлялось никакой возможности собрать новые войска в Сирии; ему оставалось только удалиться в Константинополь, чтобы оттуда руководить вторичным завоеванием Палестины.
Пока у арабов развязались руки, как здесь, так и во всей Сирии, где им, впрочем, приходилось еще некоторое время иметь дело со стенами крепких городов. Последние нужно было брать правильною осадой при помощи военных машин, а арабы всего лишь девять лет тому назад впервые познакомилась с осадными работами при взятии Хейбара и, конечно, за это короткое время не могли изучить это искусство так же хорошо, как византийцы. Благодаря этому прошло довольно много времени, прежде тем были взяты наиболее укрепленные пункты; мы не знаем ни одного случая, в котором бы успех был достигнут приступом. Менее значительные укрепления сдавались немедленно, лишь только показывались мусульманские войска. Впрочем, последние большею частью заняты были до конца 15 г. (636) осадою Дамаска, который, будучи обложен во второй раз, держался несколько месяцев, пока наконец оставленный там Сакелларием гарнизон, сражавшийся вначале очень храбро, не сдался на капитуляцию. Вследствие такого продолжительного сопротивления сдача города совершилась на менее благоприятных для жителей условиях; последние должны были уступить для мусульманского богослужения некоторые церкви и половину большого собора Св. Иоанна, но во всем остальном, впрочем, с ними обошлись довольно милостиво. Теперь арабы снова освободились и быстро двинулись вперед, но уже не под предводительством великого военачальника, которому и здесь были обязаны победой. По сдаче Дамаска, согласно повелению халифа, войска, с которыми Халид совершил знаменитый свой поход через пустыню, поспешили назад в Ирак, где они же должны были закончить у Кадесии другой великий поход. Но там их знаменитому полководцу не было места возле Са’д Ибн Абу Ваккаса. Еще менее расположен был Омар вручить ему начальство в Сирии; здесь главная задача воина была покончена, на очереди стояло упорядочение администрации страны, а для такого дела независимый и дикий характер «меча божия» не оказывался удобным, хотя бы даже прежняя антипатия Омара к виновнику зверской расправы в Джазиме и Ярбу исчезла бесследно благодаря несравненным подвигам последних годов. Незадолго до или после взятия Дамаска прибыл в войско указ халифа, увольнявший Халида от его должности главнокомандующего и передававший ее малоэнергичному, но зато спокойному и кроткому Абу Убейде. Отставленный полководец не мог скрыть своего неудовольствия: «Омар, — произнес он не без горечи, — поставил меня главой Сирии, когда положение ее сильно его озабочивало, теперь же, когда Сирия успокоилась и течет млеком и медом, он находит нужным отставить меня и назначает другого наместника». Несмотря на это, он не отказывался до самой своей смерти, воспоследовавшей в Эмессе в 21 г. (642), продолжать служить под начальством людей, бывших доселе его подчиненными. Какая была этому причина — сказать трудно. Этот честолюбивый человек мог питать надежды на перемену правления и выжидать только удобного момента, чтобы опять разыграть важную роль, а может быть, во время нахождения Омара в Палестине он успел помириться с ним, так как тот не мог отказать ему в признании его выдающихся военных заслуг. Последнее вероятнее всего, ибо перед смертью Халид назначил халифа своим наследником; следует во всяком случае быть чрезвычайно осторожным, дабы не умалить своеобразного величия обоих этих мужей, точно вылитых из стали или высеченных из гранита, предположениями сентиментального свойства. А в подобном величии нельзя отказать ужасному мечу ислама. Он принадлежал к тем натурам, у которых гений полководца заполняет всю духовную жизнь. Подобно Наполеону, он ничего кроме войны не признавал и не имел никакого понятия о более человечных чувствах. Зато, подобно величайшему солдату новейших времен, он обладал всеми военными добродетелями; подобно ему, он за всем следил сам, не разрешал себе ни минуты покоя и вечно поддерживал в своих подчиненных чувство полной уверенности. В настоящее время трудно даже понять подобную могучую воинскую натуру, тем не менее мы должны признать во всяком случае одно: хотя он был велик только во главе своих бедуинов, но зато в этом деле недосягаем.
