Данное египтянам обещание предоставить им самим управление страною мусульмане поняли лишь в том смысле, что стали угнетать бедный народ не сами, а через посредство греческих и коптских переметчиков, сумевших угодить им и приобрести значительное влияние в отдельных правительственных округах. «Люди эти, — жалуется современный хроникер, — любили язычников и ненавидели христиан. Они принуждали своих единоплеменников доставлять мусульманам корм для их животных и требовали от них молока, меду, плодов, луку и многого другого гораздо более, чем полагалось. Египтяне исполняли эти приказания, так как жили в постоянном страхе. Их заставили снова прорыть канал Траяна
[192], уже давно обсыпавшийся, чтобы провести воду из Вавилона в Чермное море. Гнет, под которым они держали Египет, был еще более тяжкий, чем тот, который терпели израильтяне от Фараона, за что Бог посетил его справедливой карой и низвергнул вместе со всем войском в Чермное море, после того как сами египтяне наказаны были многими казнями, поразившими людей и животных. Да постигнет Божья кара и этих измаильтян, да соделает Он над ними то же, что совершил над древним Фараоном! За грехи наши Он допускает, чтоб они так обходились с нами. Но Господь наш и Спаситель Иисус Христос в долготерпении своем воззрит на нас, и спасет нас, и истребит врагов креста, как это обещано в истинном писании». Эта молитва бедного епископа Иоанна Никиуского, написанная им в конце VII столетия, не была услышана: за арабами появились турки; ныне, правда, там опять начинают хозяйничать христиане, но участь коптов остается и по сие время все той же — они продолжают по-прежнему платить подати и рыть каналы. Хотя все делалось по воле Омара, однако халиф был недоволен Амром. Халиф подозревал и, вероятно, не без основания, что не все деньги, забранные у египтян, доставляются аккуратно в Медину. Между строгим властителем и его умным наместником завязалась очень резкая переписка
[193]. Напрасно последний старался приобрести себе друзей при помощи неправдой нажитого золота и даже пробовал подкупить чиновника, посланного халифом для ревизии в финансовом ведомстве. Человек этот оказался честным и отклонил подачку. Омар же послал к Амру помощника для Верхнего Египта, человека, нерасположенного к Амру, по имени Абдулла Ибн Абу Сарх. Окончательного смещения Амра халиф и не желал, так как Амр выказывал рвение и успешно распространял мусульманские завоевания все далее на запад. Вероятно, еще до занятия Александрии
[194], сдача которой была ему обещана еще по договору в 642 (21), он занял без сопротивления Пентаполис, древнюю Киренаику с главным городом Баркой. В следующем году (22 или 23 = 643 или 644) Укба Ибн Нафи’ занял после нескольких незначительных стычек Триполис, предварительно принудив к сдаче Савилу, в стране Фезан (Фенцан). Таким образом мусульмане достигли границ, которые временно предначертал себе Омар. При жизни последнего им приходилось остановиться на этом: халиф не терпел рискованных предприятий, пока не были окончательно умиротворены занятые земли. В правление же Османа у арабов снова оказалось много работы в самом Египте. Скоро после вступления своего на трон халиф сместил с наместничества Амра и поставил над Египтом своего молочного брата Ибн Абу Сарха. Но когда в 25 г. (646) послан был из Константинополя, где дела несколько поправились, византийский полководец Мануил, появившийся с большим флотом перед Александрией, и когда он, прогнав из нее мусульман благодаря вспыхнувшему восстанию, вступил в Дельту, пришлось снова вернуть полководца, одно имя которого внушало страх коптам и грекам и который превосходно знал положение страны. И действительно, Амр, приняв в руки правление, скоро ловко и успешно решил свою задачу. Жители Нижнего Египта, угнетаемые арабами, уже давно перестали восторгаться новым положением вещей, и многие из них даже радостно приветствовали возвращение императорских войск; но византийцы по глупости обошлись с ними, как с неприятелем, и начали страшно опустошать страну. После этого несчастным коптам не оставалось ничего более, как спасать свою шкуру. Некоторое время Амр спокойно смотрел, как греки и египтяне побивали друг друга, но затем, выждав тот момент, когда первые уже достаточно ослабели, без труда нанес им поражение. Преследуя по пятам бегущее войско, он вторгся одновременно с греками в Александрию. Византийцы, кто только мог, поспешно спаслись на кораблях; город же за отпадение поплатился беспощадным разорением. Когда же наконец убийства и поджоги были прекращены, Амр приказал срыть крепостные стены со стороны суши, чтобы уничтожать всякую возможность нового восстания. Даже через сотни лет город не мог оправиться от этого опустошения.
Едва успел Амр исполнить возложенную на него обязанность, как халиф снова уволил его; положим, он соглашался оставить его во главе войска, но управление финансами пожелал передать эмиру Ибн Абу Сарху. Но «честный» Амр не мог, конечно, удовольствоваться этим: «Ведь это значит, — воскликнул он, — что я буду держать корову за рога, в то время как эмир будет доить ее». Он отклонил это предложение, после чего халиф передал управление провинцией одному Сарху. Это было нечто худшее, чем неблагодарность, с его стороны это было громадной ошибкой, значительно содействовавшей впоследствии собственной его погибели и причинившей чувствительный ущерб всему делу ислама. Впрочем, пока новый наместник во всех отношениях казался на своем месте. Прежде всего он убедился, что без кораблей трудно будет арабам успешно отражать дальнейшие нападения византийцев. Подобно Му’авии в Сирии, он приложил все старания, чтобы обзавестись флотом, и уже в 28 г. (649) мог оказать ему на море сильную поддержку при завоевании Кипра. Но еще лучше вознаграждена была его предусмотрительность позднее
[195], когда перед Александрией действительно появился новый греческий флот. Мусульмане выказали чудеса храбрости в непривычной им стихии и отразили неприятеля. Не менее заботился Ибн Абу Сарх о дальнейшем распространении ислама в Африке. После некоторых подготовительных набегов второстепенной важности он выступил в 27 г. (647/8) с войском, усиленным подкреплениями из Медины до 20 000 человек, через Барку и Триполис, в область Карфагена. Еще за год до этого последней управлял патриций Григорий в качестве наместника императора Констанция, но тут честолюбивый вельможа-правитель, пользуясь слабостью византийского правительства, отложился и, вероятно, даже сам провозгласил себя императором. На него-то и напал Ибн Абу Сарх; вскоре дошло до сражения близ городка, называемого арабами Акуба, и варвары снова одержали победу. Арабы бросились грабить страну, так что жители наконец решились откупиться, и за огромную сумму — по позднейшим, несколько баснословным известиям, — за 300 центнеров
[196] золота и за ежегодную сверх того дань добились отступления мусульман. Находившийся при мединских вспомогательных войсках Абдулла, сын Аз-Зубейра, послан был к халифу с известием о победе. Рассказы его возбуждали всеобщее изумление; позднее он даже хвастался, что умертвил собственноручно Григория. Но справедливость этого уверения мы должны оставить под сомнением, ибо неизвестно, что сталось с этим патрицием. Если он и пережил свое поражение и, как передают некоторые, даже сам заключил мирный договор с мусульманами, во всяком случае все виды его на императорскую корону рушились навсегда: когда арабы позднее вернулись в эту страну, о нем не было уже и слуху. Впрочем, в течение некоторого времени мы вообще не имеем более никаких известий об этих местностях — внутренние смуты и здесь начинают задерживать победоносное шествие ислама.
