— Лошадь? Вот она.
Он дотянулся до моей руки и перевернул листок другой стороной и вверх ногами. Под наброском пухлого младенца и собаки была лошадь.
— Нравится? Как зовут твою лошадь? Мы на ней поедем во Флоренцию? А когда мы уезжаем? И долго займет путь? Мы скоро поедем?
Закончены были только шея лошади, холка, голова и одна нога. Небрежными штрихами были обозначены остальные три ноги и круп.
— Прекрасно, но не закончено, — заметил я.
Леонардо пожал плечами. Я посмотрел на листок и заметил, что большинство рисунков были брошены незавершенными. Половина лица идеально прорисована, а половина едва намечена, или одно крыло птицы прорисовано в деталях, а все остальное — лишь намечено парой штрихов по бумаге.
— Ты что, никогда не завершаешь начатое?
— Столько всего нужно узнать, — ответил он, и по обеим сторонам его широкой улыбки появились озорные ямочки, совсем как у его хорошенькой матери.
Я покачал головой.
— Ты должен научиться доводить начатое до конца, это важно.
Он одарил меня ангельской улыбкой на непроницаемом лице, и я подумал, что если уж ничему больше не способен его научить, то научу его хотя бы настойчивости и упорству, которых во мне было хоть отбавляй. Позже я сам смеялся над своим тщеславием. Уж не знаю, чему он научился у меня, но я, глядя на него, прекрасно усвоил: учить значит извлекать наружу то, что изначально заложено в человеческом сердце, и человека можно научить только тому, чему он сам хочет научиться.
— Возьми, если хочешь, — сказал он и легко взмахнул ангельской ручонкой.
Я всегда ценил подарки, и этот не был исключением. Я нежно дотронулся до его головы и потрепал волосы. А потом отправился на постоялый двор. Этот листок с детскими рисунками был для меня настоящей драгоценностью, и я решил сохранить его. Я взбежал по ступенькам к себе в комнату и открыл кожаную сумку. Ей было всего несколько лет, я купил ее на базаре в Константинополе, где товары резко подешевели после падения города несколько лет назад. Я вынул блокнот Петрарки, который всегда носил с собой, как и фреску Джотто с изображением святого Иоанна и рыжеватого щенка у его ног. Я осторожно открыл обтянутую кожей книжку на середине.
— Что это? Записная книжка? А почему она пустая? — спросил мелодичный голосок прямо у моего локтя.
Естественно, Леонардо Любопытный пробрался за мной в мою комнату.
— Она пустая, потому что я еще ничего в ней не написал, — ответил я.
— А почему нет?
— Не знаю.
— Ты должен, — заявил он, подбоченясь.
Я вздохнул.
— Наверное, ты прав. Я жду, когда случится что-то особенное. И тогда запишу это в книжку.
— Особенное? Что, например? — не унимался он. — Что-нибудь из твоего видения о будущем? Вроде великой любви, о которой ты рассказывал тогда у пещеры, когда я тебя первый раз встретил?
Он, конечно, видел меня насквозь, но мне не хотелось об этом говорить.
— Ты чрезмерно любопытен и расспрашиваешь о вещах, которые тебя не касаются, — сказал я как можно строже.
— Дай-ка посмотреть, — потребовал он и осторожно взял у меня из рук книжку.
Леонардо сел на пол и внимательно пролистал ее, разглядывая каждую гладкую пергаментную страницу, как будто на ней и впрямь было что-то написано или он мог прочитать то, что будет написано в будущем. Хотя если и был человек, способный прочесть книгу будущего, то это был Леонардо.
— Я что-нибудь для тебя нарисую в этой книжке. На первой странице, чтобы тебе захотелось в ней писать.
Он лукаво улыбнулся и достал из кармана огрызок карандаша.
— Не знаю, хорошо ли это, — ответил я, уперев руки в бедра.
Слишком поздно — Леонардо уже взялся за дело. Его рука проворно забегала по странице.
— Ты левша, — заметил я и в ожидании присел на кровать.
— Угу! — хмыкнул он, не поднимая головы.
Некоторое время я просто сидел, наблюдая, как рисует этот мальчик. Стоял ясный теплый июньский денек, за окном щебетала какая-то птичка, и комната вдыхала ароматы полевых цветов. Солнечные лучи, отраженные от мирных холмов и ярких подсолнухов, от скалистой Монте Альбано и струящихся ручьев, мягким, словно благоухающим светом заливали комнату. На какой-то миг я почувствовал, что погружаюсь в покой, растворяюсь в нем без остатка. Мое тело отяжелело, все мысли улеглись и замолкли. И мне вспомнился давно минувший день в Босе на острове Сардиния, когда с письмом от Ребекки Сфорно ко мне пришел Странник. Как и в тот день, дрожащие тени остальной моей жизни растаяли, оставив лишь этот единственный миг. Я ощутил пространство — не пустое, а наполненное чем-то неопределенным, что чувствовало сердце, — между мной и этим одаренным мальчиком, который рисовал в записной книжке, подаренной мне когда-то давно Петраркой. И вот я успокоился и принялся ждать, когда Леонардо закончит рисунок. Наконец он поднял голову.
— Это очень хорошая книжка. Мне тоже такую надо. Ты мне купишь? — спросил он с такой искренней мольбой в глазах, что я ответил «да» прежде, чем обдумал эту просьбу.
Мальчик так и просиял.
— Здорово! Спасибо, учитель Лука. Ты столь же щедр, сколь и красив!
— Ну-ну, — с сомнением пробормотал я.
Я знал, что он подлизывается. Но Леонардо запрокинул голову и засмеялся.
— Нет, правда! — воскликнул он. — Но моя книжка не останется пустой! Я заполню ее магическим письмом. А потом еще одну, и еще, и еще!
— Ну-ну, — повторил я, но с гораздо меньшим сомнением. Запросто можно поверить, что магия — прислужница златовласого Леонардо. А если так, то, может быть, именно ему я смогу наконец доверить воображаемую магию, которая преследовала меня всю жизнь: мою вечную молодость и долголетие. За все годы странствий я встретил только одного человека, который обладал тем же даром: это был Странник. Возможно, какие-то алхимики вроде Гебера и знали секрет долголетия, но никто не признавался в этом, по крайней мере, при мне такого не случалось. А я спрашивал. И у Леонардо я спросил, небрежно, хотя на самом деле вопрос был для меня очень важен:
— А как же ты его сделаешь магическим?
Он вскочил и вручил мне книжку.
— Не знаю. Я буду писать задом наперед или еще как-нибудь иначе.
Он вдруг вытаращил глаза и засмеялся. Я вопросительно посмотрел на него, и он пояснил:
— Ты рассказывал мне, что видел будущее. Иногда я тоже что-то вижу — мельком, словно мгновенно заглядываю вперед сквозь время. Я только что видел людей, которые живут в далеком будущем и пытаются прочитать мой перевернутый почерк. Они будут озадачены и сбиты с толку. Поэтому мое письмо покажется магическим другим людям, но объяснение будет простым и естественным. Магию всегда можно легко объяснить, разве нет?
