— А я думаю, тебе следует молить Господа, чтобы никогда не встретиться с этим человеком! — откликнулся Грэшем.
Вернувшись из Дептфорда, Грэшем с грустью подумал, что жилище в Альзации потихоньку становился их родным домом. Генри поднялся по лестнице и тяжело опустился на стул, чувствуя, как на него накатывает очередной приступ черной тоски, но их убогое убежище здесь совершенно ни при чем.
Манион отправился вниз за вином.
— Неужели это восстание так для тебя важно? — Джейн сразу же почувствовала перемену в настроении Грэшема и безуспешно старалась разогнать его меланхолию. — Все короли и королевы погрязли в пороке, — заявила девушка, делая поспешное обобщение, которое, как заметил Грэшем, вот уже в течение нескольких тысячелетий приводит человечество к уничтожению предпочтительной для него формы правления. — Взгляни на нашего короля. Он не может ровно стоять на ногах, язык не умещается у него во рту, и его величество ходит слюнявым, точно малое дитя. Роскошные драгоценности выглядят нелепо на его обтрепанной одежде. Он завшивел и смердит за версту. Яков осваивал искусство управления государством на малочисленном народе, который только и умеет, что выживать при помощи Франции и убивать своих правителей. Он заключает договор с Испанией и не понимает, что это мы победили Испанию и имеем полное право на господство. У его жены отсутствуют мозги, а у фаворитов — мужское достоинство. Простите мою грубость, но что мы потеряем, если это ничтожество сбросят с трона?
— Ты читала Макиавелли? Я приносил тебе его книги.
— Я их прочла.
— И что скажешь? — поинтересовался Грэшем.
— Как и большинство мужчин, он думает, что говорит обо всех, а на самом деле — только о себе. Своим высокомерием и самонадеянностью он портит хорошую мысль, притязая на слишком многое.
Грэшем на минуту задумался.
— Макиавелли посадили в застенок и пытали, когда его государь оказался недостаточно сильным и безжалостным. Нам нужны правители не хорошие и красивые, недобрые и благородные, а приносящие пользу государству. Больше всего нам нужны мир и уверенность в завтрашнем дне.
— Ты говоришь, как Сесил, если то, что я узнала о вашей последней беседе, — правда. Странно слышать такие слова от человека, рожденного воином, вся жизнь которого проходит словно на войне! Из всех людей, которых я знаю, никто не испытывает такого восторга от битвы!
— Потому что я знаю, за что сражаюсь.
— И за что же?
Грэшем немного помолчал, обдумывая слова девушки.
— Я сражаюсь за то, чтобы выжить. Это все, что я знаю и умею. И ты, и я, и Сесил — все мы считаем, что можем повлиять на ход событий, но на самом деле мы всего лишь актеры, играющие в пьесе, написанной безумцем. В ней нет никакого смысла, и я знаю: нам никогда не выиграть это сражение. Смерть сильнее любого из нас, но если я борюсь за то, чтобы выжить, значит, я еще не сдался. Рано или поздно смерть меня одолеет, но уже на моих условиях. Никому не под силу остановить солнце, но заставить его двигаться — можно.
— И поэтому ты борешься с Сесилом?
— Я борюсь с ним потому, что иначе погибну. Сейчас мы заключили перемирие, так как он принимает меня за тяжелобольного. Но Сесил в любой момент может повторить попытку убить меня, и чем больше я о нем знаю, тем успешнее смогу противостоять его козням.
— Но ты же можешь его уничтожить, — сухо заметила Джейн.
— Да, я могу его уничтожить, вместо того чтобы держать в постоянном страхе, но предпочитаю этого не делать. Речь идет не о его или моей жизни. Несмотря на злобность и двурушничество, на жажду власти и богатства, на все, что вызывает у меня глубочайшее презрение, именно благодаря этим качествам он помогает спасти страну от раскола. Именно об этом и говорит Макиавелли. Чтобы стать хорошим правителем, человеку не требуется быть безгрешным. Он всего лишь должен править, и если при этом приходится отдать душу дьяволу, то такова плата за безграничную власть. Я борюсь с Сесилом только тогда, когда он выступает против меня и перестает быть хорошим правителем, использующим свою власть на благо государства. Если же готовится мятеж, а Сесил не видит, что затевается у него под носом, я намерен бороться только с его неведением.
— И все? — разочарованно спросила Джейн. — А стал бы ты сражаться из-за меня?
— Я сделал бы больше, — просто ответил Генри. — За тебя я пошел бы на смерть. — В словах Грэшема не было ни тени высокопарности. Он просто констатировал факт. — Но я сражаюсь и за других.
— Я бы предпочла остаться единственной, — сказала Джейн, которая, к своему великому неудовольствию, не могла скрыть подступивших к глазам слез.
— Я сражаюсь за Джона Пахаря, который в своей ветхой одежонке гнет спину на поле и приходит домой с руками, покрытыми мозолями от плуга, кормящего всю его семью и господина землевладельца. За Коровницу Мэг, которая ждет Джона Пахаря дома. Он прикрикнет на нее или поцелует или овладеет против воли, но так уж устроена наша жизнь. Я понимаю, что у этих людей мало прав и свободы и им угрожают голод, болезни, алчный и мстительный хозяин, и все же у них есть выбор, который они и делают. Свобода витает в воздухе, которым они дышат, в холодных отблесках зимнего утра, в первом всплеске рыбы весной. Несмотря ни на что, им приносят радость оборванные детишки и работа, которой они занимаются.
— Позвольте заметить, — деловито сообщила Джейн, — что у сидящей перед вами Коровницы Мэг воспоминания о годах, проведенных в деревне, сильно отличаются от идиллической картины, которую вы описали с такой любовью.
— Но именно там я нашел тебя. Ты не погибла под конскими копытами, тебя не насадили на копье, как боевой трофей, и над тобой не надругались опьяневшие от крови солдаты.
Грэшем смотрел на девушку, но видел не ее, а описанные ужасы, которые неотступно преследовали его по ночам.
— Я видел столько всего, что заставило меня утратить веру в Господа и царствие небесное. Ты помнишь, что сказал Марло? «Мой ад везде, и я навеки в нем…» Я не нашел следов Бога на грешной земле, но я слышал его в музыке и стихах, видел божественное начало в закате солнца и в его отблесках на каменной часовне в Кембридже, когда дивное пение возносится к небесам. И все-таки я тоже считаю, что мы живем в аду, и, как Марло, разуверился в Боге, и мой гнев идет от безнадежности. Но что же остается? Джон и Мэг, измученные тяжким трудом, с их стремлением выжить, прокормиться и обеспечить убогое существование детям. В их борьбе за крупицы человеческого счастья, которое они хотят получить за отпущенное им на земле время, есть свое достоинство. У этих людей достаточно трудностей без войн и мятежей. И им нужна наша помощь. Джону, Мэг и их подрастающим отпрыскам все равно, кто сидит на престоле: Яков, Елизавета, Генрих или Ричард. Им безразлично, к какой династии принадлежит правитель, будь он Плантагенетом, Тюдором или Стюартом. Разницы нет, пока солдаты остаются в казармах и ходят по борделям, враг не осмеливается напасть на страну, а землевладелец ведет себя с арендаторами не слишком бесцеремонно, опасаясь наказания из Лондона.
