Многие из тех, с кем Трэшем подружился в школе и в более поздние годы, уже отошли в мир иной. Одни умерли от чумы, других сбросила лошадь, а третьих поразили болезни, не имеющие ни названия, ни лекарства, которым их лечат. Один из друзей погиб в пьяной драке и, уже умирая, пытался весело болтать с Фрэнсисом. Смерть отца потрясла Трэшема гораздо больше, чем полагали его так называемые друзья. Несмотря на то что при жизни отца они были врагами, старик, как ни странно, обеспечил Фрэнсису безопасность и комфорт, став для сына надежной опорой, а с его смертью уверенность исчезла.
В молодости Трэшем был очень храбр, а сейчас страх заглушал все остальные чувства.
Район Лондона Кларкенуэлл еще недавно был деревней. Он находился за стенами Сити и примыкал к нему с севера, гранича с долговой тюрьмой «Флит» с одной стороны и с Чартерхаусом — с другой. Вскоре ведущий неумолимое наступление Лондон поглотил деревушку, но жители этого района упорно утверждали, что свежий ветер с Ислингтона, гуляющий над Кларкенуэллом, не дает разразиться эпидемии чумы.
Стоуртон женился на сестре Трэшема Франциске и, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, подружился с Кейтсби. Леди Франциска Стоуртон постоянно выглядела уставшей от жизни и рассеянной, как будто самые важные события происходили не рядом с ней, а где-то очень далеко.
— Добро пожаловать, Фрэнсис, мы всегда рады тебя видеть, — устало, но с нежностью в голосе приветствовала она брата.
Леди Стоуртон и ее супруг носили траур по покойному сэру Томасу Трэшему. Фрэнсис отметил рассеянность лорда Стоуртона и не совсем обычное для него поведение. Кейтсби был в своем амплуа и изо всех сил старался очаровать леди Стоуртон, а потом переключился на ее супруга. Обед закончился рано, и Кейтсби попросил Трэшема задержаться на пару слов. Фрэнсис почувствовал, как екнуло его сердце.
Зима потихоньку вступала в свои права, но яркий огонь в новом камине согревал квадратную комнату с зарешеченным окном, выходящим в сад. Новая панельная обшивка стен была слишком светлой и не успела потемнеть от времени. Гордые предки Стоуртонов сурово смотрели на Трэшема с развешанных на стенах портретов.
Глядя на Трэшема, Кейтсби в очередной раз ощутил знакомое беспокойство. Долгое время Фрэнсис был просто игрушкой в его руках, инструментом, на котором можно сыграть любую мелодию, и все же этот человек не надежен, и с ним всегда приходится быть настороже. На Томаса Перси тоже нельзя положиться, хотя он совсем не похож на Трэшема. Перси не привез вовремя арендную плату за дом в Вестминстере, в подвале которого скрывается страшная тайна. Фокс под видом слуги Перси должен был отправиться к Генри Ферресу и Уиниарду, чтобы расплатиться с ними за дом. Фокс, в свою очередь, настойчиво требует денег, на которые он наймет корабль и отправится из Гринвича за границу сразу же после взрыва парламента. Гая Фокса пригласили из-за его умения обращаться с порохом, и никто не рассчитывал, что он останется в Англии после взрыва, однако такой настырности Кейтсби от него не ожидал. Эверард Дигби, это великовозрастное дитя, денег дал, но Трэшем тоже получил наследство, и его годовой доход составит три тысячи фунтов. Кроме того, он принадлежит к одной из самых влиятельных католических семей, и настал час обратиться к нему за помощью.
Когда Кейтсби стал излагать план заговора, при удачном осуществлении которого большая часть английской знати отправится в преисподнюю, Фрэнсис Трэшем похолодел от ужаса. Трудно представить себе более безумную затею. А как рассказать о ней человеку в черных одеждах? Фрэнсис сделал глубокий вздох и приготовился дать достойный отпор. Он успел хорошо изучить тактику Кейтсби: сначала ошеломить собеседника, а затем обрушить на него поток страстных речей, полностью оправдывающих все свои действия. Трэшем поднялся с места и сделал протестующий жест рукой.
— Прекрати, кузен! Замолчи! — Никто и никогда не приказывал Кейтсби замолчать. В глазах Робина сверкнули опасные желтые огоньки, но тут же погасли. — Ты сошел с ума и хочешь навлечь проклятие на наши головы? — Трэшем мерил комнату шагами, крепко стискивая руки, как будто хотел выжать из них нужные слова.
— Не проклятие, а спасение, — возразил Кейтсби, которому не терпелось произнести пламенную речь.
— Прости, но я не знал, что Господь убрал из своей заповеди «не убий» одно коротенькое словечко. Как можно благословить убийство множества людей, не разбирая, кто виновен, а кто нет?! Зачем понадобилось убивать вместе с врагами и наших верных друзей? Кузен, с чего ты вдруг решил, что имеешь право вершить суд Божий?
— У меня такого права нет, но им обладают те, кто благословил наш план. Ты слышал проповеди отца Гарнета, в которых он говорит, что малое зло допустимо во имя великого блага. Если в осажденном городе, погрязшем в грехе, есть невинные, они разделяют участь остальных жителей. Я покажу тебе цитаты из Библии…
— Будь ты проклят со своими глупыми цитатами и безумными священниками, которые их зачитывают! Не морочь мне голову! Я не ученый теолог, но если ты действительно считаешь, что церковь одобряет такие действия, то тогда и меня, Фрэнсиса Трэшема, надо причислить к лику святых. Будь проклята Библия! Говорю же, ваш план — настоящее безумие и иначе чем убийством его не назовешь! Он погубит всех нас!
— Ты хочешь стать единственным католиком во всей Англии, который из трусости отказался участвовать в благородном деле? Ты хочешь…
— Замолчи! — Трэшем перебил Кейтсби уже во второй раз, чего раньше никогда себе не позволял, как и все остальные, когда Робин, стремясь добиться желанной цели, в полную силу использовал природный дар подчинять людей своей воле. Отец Кейтсби называл эту способность сына стихийной силой, с неодобрением наблюдая, как девушки-служанки благоговейно падают перед ним ниц. — Оставь свои старые штучки с обвинениями в трусости. Они больше на меня не действуют. Помнишь беднягу Тома, который вместе с нами забрался в соседский сад?
Это случилось в Харроудене много лет назад. Трое мальчишек решили совершить набег на фруктовый сад соседа и полакомиться сладкими яблоками, которыми тот очень гордился. Заметив соседа, работающего в дальнем углу сада, Трэшем и Том принялись обсуждать план отступления, и Кейтсби назвал их трусами. В ответ на обвинение друга Том отважно спрыгнул со стены и пополз к яблоням. Оставшиеся по другую сторону ограды Трэшем и Кейтсби долго слушали отчаянные вопли товарища, которого сосед, не жалея сил, угощал розгами.
— Представляю, как приятно было старине Тому в шкуре героя! — сердито прошептал Трэшем, взбешенный уловками Кейтсби. — Речь идет не о трусости. Ты подумал, как ужаснется весь народ, узнав, что это страшное деяние совершено по религиозным соображениям? Ведь религия проповедует мир между людьми! Ваш заговор развяжет руки врагам и станет оправданием для любых гонений и казней. Против нас поднимутся простые люди, и не только они. Каждый приличный человек в королевстве потребует возмездия! Это приведет не к спасению, а к гибели католической веры! Ты что, совсем рехнулся?!
Если пламенная речь Трэшема и произвела впечатление на собеседника, понять что-либо по его непроницаемому лицу было невозможно.
