«Кому верить в этом гадючнике?!» — сокрушалась она. Неужели кто-то желает ей зла? Она вспомнила светлые мгновения детства, стараясь побороть охвативший ее ужас. Мгновения, когда рядом с ней был Габриель…
Перед тем как вернуться в большую гостиную, Луиза ущипнула себя и набрала в легкие побольше воздуха, чтобы на лицо вернулась краска.
— Надо сделать веселую мину, — уговаривала она себя, — чтобы никто ничего не заподозрил… И надеяться на лучшее.
Генриетта радостно улыбнулась, когда ее юная фрейлина наконец возвратилась, и приветливо махнула ей рукой.
— Ради Бог! Не двигайтся, ваш высочество, не двигайтся! — всполошился художник. — Не то ваш уста застывать в усмешка, как у покойник бедного доктор Тулш!
61
Во-ле-Виконт — вторник 10 мая, шесть часов утра
Заря только занялась, и первый солнечный луч позолотил поверхность письменного стола красного дерева в комнате Габриеля. Перед глазами юноши прыгали строчки из букв и цифр зашифрованного документа. «Пятое Евангелие», — в сотый раз повторил он, будто эти слова могли придать смысл недоступным для его понимания страницам. Габриель протер воспаленные глаза. Порой ему казалось, будто он видит сон, и в этом сне — Бертрана Баррэма в королевском дворце, своего отца, и как они сидят вдвоем и задушевно разговаривают. И только нестерпимая боль, обжегшая его, когда он увидел отца мертвым, опять и опять возвращала Габриеля к жестокой действительности. Гнев и жажда мести мешали ему впасть в отчаяние. Жажду мести не смогли утолить признания д'Орбэ и Фуке: они только притупили ее. В полном изнеможении он прошел в туалетную комнату, плеснул себе в лицо холодной воды и вздрогнул, точно от болезненного укуса. Габриель ополоснул руки, грудь, спину и начал энергично растираться полотенцем, когда в дверь постучали. Набрасывая на ходу сорочку, Габриель открыл дверь — перед ним стоял Исаак Барте. Не говоря ни слова, он вручил юноше письмо. Узнав знакомый почерк, Габриель улыбнулся.
— Луиза! — прошептал он.
Торопливо сломав сургучную печать, он вскрыл письмо. Улыбка застыла у него на губах. Пальцы судорожно сжали листок, лицо побледнело.
Он поднял глаза на Барте.
— Черт возьми! Что происходит? — спросил юноша.
* * *
— Что такое, Габриель? — заспанным голосом удивленно спросил Франсуа д'Орбэ, приподнимаясь в постели. — Что это значит?
Юноша был в мятой сорочке, с растрепанными волосами и красными от недосыпа глазами. С нескрываемым возбуждением он схватил архитектора за руку и дрожащим от волнения голосом проговорил:
— Страшная опасность, надо поговорить, срочно…
— Который час? — спросил д'Орбэ, заметив бледный свет в узком проеме между тяжелыми гардинами, закрывавшими окна.
— Еще рано, но я не мог больше ждать.
Откинув одеяло, архитектор спустил ноги с постели и, пока Габриель обходил вокруг массивной кровати под балдахином, надел домашний халат.
— Друг мой, успокойтесь, — сказал д'Орбэ. — Скажите наконец, что вас так встревожило, и берегитесь, если разбудили меня понапрасну.
— Луиза в опасности, речь, возможно, идет о ее жизни! — выпалил Габриель.
Д'Орбэ нахмурился.
— Вы имеете в виду мадемуазель де Лавальер?
Габриель кивнул, и архитектор встревожился не на шутку.
«Вот так дела, — размышлял он. — Хорошо еще, что Никола успел ее предостеречь. Девчонка ввязалась в слишком опасную игру. Да и этот тоже хорош. Неужели я так сильно прогневил Бога, что он окружил меня неразумными юнцами, от которых почему-то зависит судьба королевства?»
— Барте только что передал мне от нее письмо, — продолжал Габриель, доставая из-за пазухи конверт.
Д'Орбэ бегло пробежал взглядом письмо.
— Дело действительно спешное. Вашей подружке еще повезло, что наши агенты постарались, и это подметное письмо постигла более завидная судьба, чем те отчеты, что Барте ежедневно направлял суперинтенданту. Еще вчера господин Фуке выразил тревогу, что не получает никаких известий уже три дня, с тех пор как прибыл в Дижон с проверкой финансовых контролеров герцогства Бургундского. Боюсь, это неспроста. Отчеты, судя по всему, кто-то перехватил, узнав, что Барте пронюхал о заговоре против суперинтенданта. Тот, кто это сделал, хочет исключить всякое вмешательство господина Фуке. Нанести удар, когда он будет отсутствовать, — вот коварная цель. Хорошо, что мадемуазель де Лавальер сочла благоразумным вас предупредить.
Д'Орбэ вернул Габриелю письмо.
— Время не терпит, — после недолгого раздумья сказал он. — Едем в Париж.
Габриель побледнел.
— Вы хотите спасти свою подругу? Тогда собирайтесь и возвращайтесь сюда через полчаса. А я прикажу выписать вам пропуск и напишу от имени Никола письмо — его надо будет передать прямо в руки королю, чтобы упредить его реакцию. Подметное письмо состряпано довольно ловко, и доказать, что это всего лишь коварные козни злопыхателей Фуке, будет нелегко. А предостережение от самого суперинтенданта по крайней мере заставит короля это проверить, прежде чем он поддастся чувству гнева. Кровь у его величества горячая. Нельзя рисковать, дожидаясь, когда вернется суперинтендант. Он будет здесь только дня через четыре, а это уже слишком поздно… Надо, чтобы изобличающее письмо попало к королю прежде, чем он получит подметные письма от этих изменников! Габриель, вы отправитесь первым, успокойте вашу подружку и передайте ей копию моего письма на тот случай, если со мной что-нибудь случится. Затем спешно отправляйтесь в Версаль. Встретимся там на парижской дороге, у заставы. Я поеду другим путем — надо быть предельно осторожными — в экипаже с гербом Фуке.
Габриель помчался к себе, и д'Орбэ проводил его снисходительным взглядом.
«Мальчишка. Странный какой-то», — подумал он, наливая себе в бокал вина из графина на прикроватном столике.
* * *
Через час, облаченный в простой серый дорожный плащ, без приметных знаков, из которых можно было бы понять, что сам он или его конь имеют какое-либо отношение к суперинтенданту, Габриель выехал галопом из Во через южные ворота.
— Держись, Луиза, — проговорил он, пришпоривая коня, — я скоро.
62
Особняк герцога Орлеанского — среда 11 мая, десять часов утра
Луизе не спалось. После визита Барте прошли нескончаемо долгие часы, полные тревоги. Девушка каждую минуту ждала, что ее арестуют и куда-нибудь сошлют. Часы без единой весточки — ни от короля, ни от Габриеля. Луиза лежала в постели, не представляя, откуда ждать спасения, и не зная, к кому обратиться за помощью. Самым ужасным было то, что после долгих часов томительных раздумий она понятия не имела, что ждет ее впереди. Измученная, она забылась сном только на рассвете и, когда наступило утро, все еще спала.
