Василий Николаевич недовольно нахмурился, вздохнул,
посверлил меня взглядом, но все же ответил:
— А как еще можно назвать женщину, которая делает
пластическую операцию, чтобы быть похожей на свою подругу?
— Только и всего? — спросила я. У меня вдруг
возникло чувство, что редактору внезапно захотелось прервать разговор. Он даже
покосился на дверь, точно ожидая, что кто-то войдет и поможет ему в этом.
Он кашлянул и перегнулся ко мне:
— Ладно. И ты, и я прекрасно знаем, что в ее голове
было полно тараканов. Если честно, я держал ее здесь по доброте душевной,
потому что не представлял, куда она пойдет. Ты в курсе, что она успела
поработать во всех изданиях? И нигде не задержалась больше нескольких месяцев.
— В чем причина?
— А то ты не знаешь! Прежде всего журналист она
никудышный, но это полбеды, таких пруд пруди. С ее характером она не уживалась
ни в одном коллективе. Жалобы писала, скандалы устраивала и прочее в том же
духе. Но в последнее время заметно поутихла. Я, честно сказать, порадовался. А
за месяц до гибели она вдруг зашла ко мне и говорит: «Василий Николаевич, меня
могут убить». Я, конечно, не очень поверил, но расспросил: за что да откуда у
нее такие мысли? Отвечала невразумительно, мол, пытается разобраться в одном
деле, которое может стать бомбой. За свою газетную жизнь я это сотни раз
слышал, а так как о самом деле она ничего конкретного не сказала, не очень-то
впечатлялся. А она дает мне запечатанный конверт и говорит: «Положите у себя в
сейфе, и если со мной…» — ну и прочее в том же духе.
— Конверт вы отдали следователю?
Василий Николаевич вновь поморщился.
— Следователю я о нем ничего не сказал. И тебе говорю
только потому… В конце концов, ты ее знала лучше других и, возможно, сумеешь
понять, что за чертовщина… Короче, конверт я вскрыл, как только она из кабинета
вышла.
— Не утерпели?
— Испугался. Вдруг, думаю, в самом деле что-то такое…
— Ну и?
— Ну и лишний раз смог убедиться, что у нее не все
дома.
— Так что было в конверте? — не выдержала я.
— Ничего. Чистый лист бумаги. Оттого и следователю про
тот разговор и про конверт не сказал. Что он мог подумать? Либо я
доказательства заныкал, либо она и вправду сумасшедшая.
— Занятно, — откинувшись на спинку стула,
произнесла я. — А вы сами что думаете?
— Что я думаю? Я думаю, она заигралась. Всю свою жизнь
она жила придуманными ею историями. И это было очередной историей о
журналистке, ведущей опасное расследование.
— А кто-то в эту историю поверил? То есть она ненароком
зацепила что-то серьезное?
— Возможно, — вздохнул Василий Николаевич. —
Хоть я в это особо и не верю. Я бы решил, что ее смерть случайность, и эта
невероятная жестокость…
— То есть мы возвращаемся к версии, что она стала
жертвой маньяка.
— Пусть в милиции голову ломают, — вновь вздохнув,
отмахнулся Василий Николаевич. — Говорят, была еще какая-то папка с
документами. Но об этом я ничего толком не знаю. Очень может быть, что
документы там такие же, как и в конверте, который она мне оставила.
— Кстати, а вы с ней про тот чистый лист не
разговаривали?
— Нет. Неловко было признаться, что конверт вскрыл.
* * *
Разговор с редактором очень меня заинтересовал. Не история с
конвертом — она как раз в духе Светки: выдавать свои фантазии за
действительность, — а мысль, которую он высказал. Светка так заигралась..,
что кто-то поверил? В этом что-то есть… Вспомнился старый анекдот о том, как
одному человеку приказали следить за домохозяйкой, которую якобы подозревают в
шпионаже. И человек, побродив за ней по городу, обнаружил в ее поведении массу
подозрительного и почти убедился, что она шпионка. А ведь могло быть наоборот:
считаешь кого-то обычным человеком, затеваешь дурацкую игру, а он оказывается
шпионом. Что ж, версия не хуже другой. Остается выяснить, на кого были
направлены Светкины фантазии.
Я сделала еще один телефонный звонок, на этот раз Лилии
Кудрявцевой, чью статью читала в Интернете. Мне ответил звонкий голосок,
который мог бы принадлежать девочке-подростку. Я представилась и объяснила, по
какой причине хотела бы встретиться.
— Вы где остановились? — спросила она.
— В гостинице «Заря».
— Отлично. Там рядом есть кафешка, называется «Домино».
Через полчаса устроит?
Через полчаса я сидела в «Домино», пила кофе и поглядывала
на входную дверь. Кафе было крохотным, на четыре столика, кроме меня, здесь
было еще двое посетителей — парень и девушка, целиком поглощенные друг другом.
Лилия Кудрявцева опаздывала. Наконец звякнул дверной колокольчик, и в кафе
вошла девушка в джинсах и куртке с капюшоном. Маленького роста, пухленькая, с
румянцем во всю щеку. Откинув капюшон, уверенно направилась ко мне. Копна рыжих
волос разметалась по ее плечам.
— Привет, — сказала она, бросила сумку на соседний
стул и устроилась напротив. — Я — Лиля, а вы Лана?
— Точно. Хотите кофе?
— Ага, с бутербродом. Пытаюсь худеть, но при моем
образе жизни это бессмысленно.
Девушка мне сразу понравилась. На вид ей было лет двадцать,
глаза смотрели весело. Она улыбалась широко и задорно, но вдруг нахмурилась.
— Вы что, специально приехали из-за этого дела? —
спросила Лиля, понижая голос. — Я слышала, журналистикой вы больше не
занимаетесь. — Я пожала плечами, а она продолжила:
— Не удивляйтесь, я много чего о вас знаю. Моя сестра
училась с вами на одном курсе. Вера Калашникова.
— А вы похожи, — кивнула я.
— Ага. Многие думают, что мы родные сестры, хотя мы
двоюродные.
Она сделала заказ, потом торопливо съела бутерброд, запивая
его кофе, и успела рассказать, как дела у сестры.
— Значит, вас интересует это убийство? А что, если нам
перейти на «ты»?
— Не возражаю.
— Отлично. Поначалу это убийство мне покоя не давало.
Тут вообще дым стоял коромыслом. Раньше у нас журналистов не убивали, слава
богу. И вдруг такое… Еще и после статей о вице-губернаторе. Ты, должно быть,
знаешь?
— Читала.
— Вот-вот. Потом страсти поутихли, потому что.., дело в
самой Старостиной. Многие считают ее чокнутой.
— Правда это или нет, но ее убили.
