— Помоги мне, черт возьми…
Когда я открыла глаза, взгляд уперся в надпись: «Все дороги
ведут наверх, к кладбищу. Пройди за мной мой путь, если хочешь вернуться». Еще
в первый свой визит сюда я обратила внимание на эти строки. Но теперь, читая
их, почувствовала холодок вдоль спины, и тут же точно кто-то шепнул мне в ухо:
«Есть».
— В городе имеется кладбище, которое называли бы
Верхним? — спросила я, повернувшись к Ковалеву. Вопрос риторический, это
мой город, а Алексей Дмитриевич человек приезжий. Но он ответил:
— Ты сегодня была рядом с ним.
— Старое кладбище?
— Угу. Верхнее, или Старое.
— А почему Верхнее? Нижнее где?
— Нижнее за железкой, возле Никольской церкви.
— Нет там никакого кладбища.
— Точно. Там теперь парк. А раньше было, году в
шестидесятом. Когда построили Клуб железнодорожников, его снесли. Тебя тогда в
помине не было.
— Откуда знаешь? — спросила я с подозрением.
— В школу ходил побеседовать с ребятишками, попал на
урок краеведения. Очень интересно.
— Участковый, тебе цены нет! — с чувством сказала
я.
— Зачем тебе кладбище?
— Пока не знаю. Но внутренний голос рекомендует
взглянуть.
— Я бы прежде съездил в общагу и на базу, показал
фотографию нашего упыря. Вдруг это он мужичками интересовался?
— Гениально! — кивнула я. — Я тоже об этом
подумала, но ты опередил. Однако на кладбище все равно стоит взглянуть.
* * *
Сначала мы отправились на базу, где работал погибший
дальнобойщик. На сей раз я осталась сидеть в машине, а Ковалев пошел беседовать
с людьми. Отсутствовал долго, но ничем не порадовал. Никто Авдотьева ранее
здесь не видел. В общежитии то же самое. На приятеля Петрова, который его
разыскивал, по словам соседа, он совершенно не похож. Тот был здоровяком и
моложе.
— Остается кладбище, — загрустила я.
— Что там делать в это время? — все-таки
разозлился Алексей Дмитриевич.
— Прогуляемся. Поговорим с людьми.
— С какими?
— Ну, откуда я знаю? Кого встретим, с тем и поговорим.
Мы оставили машину возле приюта. Асфальтовые дорожки
разделяли кладбище на четыре части. Мы прошли сначала по одной, потом по
другой. Тишина под вековыми деревьями завораживала, Ковалев успокоился, шаркал
себе рядом и больше не спрашивал, зачем мы здесь. Я рассматривала таблички на
памятниках и вроде бы чего-то ждала. Возможно, какого-то знака, но не
отказалась бы от стрелки с надписью: «Разгадка там». Ковалев наверняка решил,
что я продолжаю бродить здесь из упрямства, а я в самом деле чего-то ждала.
Асфальтовая дорожка оборвалась, от нее расходилось несколько
тропинок, петлявших между заржавевших оград. Впереди кирпичная стена, до
половины скрытая зарослями боярышника, а в стене пролом, который, как видно,
был здесь уже давно. К нему вела хорошо утоптанная тропинка. Я направилась
туда. Тропа вывела нас к гаражам. На пригорке, возле костерка, сидели три
мужичка и ужинали. Их социальный статус был очевиден: бомжи. Заметив нас, они с
полминуты разглядывали, как мы двигаем по тропе, затем вернулись к ужину,
потеряв к нам всякий интерес.
— Девушка! — все-таки не удержался и подал голос
тот, что сидел лицом ко мне. — Подайте, ради Христа, на хлебушек!
Я направилась к ним. Не знаю, что их потрясло больше:
пятьдесят рублей, которые я дала просившему, или то, что я на корточках
устроилась по соседству.
— Приятного аппетита, — сказала я. Ковалев хмурил
брови рядом и молчал. — Я из газеты, журналистка. Газеты читаете?
— А как же, — серьезно ответил мужик.
— Тогда должны понимать, что помочь журналисту в его
работе ваш первейший долг и обязанность.
— А чего надо-то? — забеспокоились мужики.
— Вы наверняка знаете о проблемах кладбища… — с умным
видом продолжила я. — Здесь захоронения еще с девятнадцатого века,
памятники ветшают, деревья погибают и в любой момент могут рухнуть на головы
прохожих.
— Нет здесь никаких прохожих, — обиделся
мужик. — На Пасху придут пять человек… В том конце, где есть новые могилы,
еще люди ходят, а здесь все крапивой зарастает. Даже бомжи не живут.
— А чего так?
Мужики переглянулись.
— А так, — подумав, ответил бомж и отвернулся.
Ковалев пристроился рядом с ним на перевернутом ящике и
задушевно спросил:
— Привидений боятся?
— Ага, тут такие привидения… — хмыкнул первый, а
Ковалев тут же вцепился:
— Какие?
— Ничего мы не знаем! — заволновался мужик.
— Не пойдет, — покачала я головой. — Начали,
так рассказывайте.
— Про кладбище Антоныч все знает, — влез в
разговор дотоле молчавший мужик с рыжей бородой, и приятели взглянули на него с
благодарностью. — Он вон в том доме живет, — мужик ткнул пальцем
куда-то за гаражи.
— Что за Антоныч? Как фамилия?
— Кто ж знает его фамилию? Дом красный, штукатуренный,
живет на первом этаже. Увидите сразу, у него окно фанерой заколочено.
Теперь мы с Ковалевым переглянулись. Было ясно, что мужики
хотят поскорее от нас избавиться, неведомого Антоныча могло и не существовать в
природе. С другой стороны, устроились здесь мужики основательно и должны
понимать, что если нет никакого дома с окном, фанерой и Антонычем, то вернемся
мы быстро. Следовательно, Антоныч, пожалуй, существо из плоти и крови. Только
вот знает ли он что? Ковалев пожал плечами, отвечая на мой немой вопрос,
уточнил у мужиков, где нужный дом, и мы отправились по тропинке между гаражей.
Дом притулился на задворках хлебокомбината — довольно
обветшалое здание в два этажа, построенное в сороковых годах прошлого века.
Такое впечатление, что оно с тех пор ни разу и не ремонтировалось. Штукатурка
обвалилась, но там, где она держалась, было видно: дом действительно когда-то
был выкрашен в морковный цвет. Ближайшее к нам окно наполовину заколочено фанерой.
