Помню, как мы по молодежному призыву поехали в еще строящийся Академгородок и там прожили лучшие свои молодые годы. Поженились мы с Борисом по большой любви, и я даже не задумывалась, что он еврей из Одессы. И вся его родня – евреи. Тогда это было совершенно неважно.
Потом родились две дочери, и мы крутились как могли, чтобы заработать, получить ученую степень и при этом вырастить здоровых дочерей. Честно сказать, это было нелегко.
Да, мы стали докторами наук, работали на «оборонку», но перестройка сломала всё, и мы в старости снова начали искать выход из этого кошмара.
Самое тяжелое – это было видеть мытарства детей. Старшая дочка вышла замуж за кандидата физических наук, который решил выехать с ней в Израиль, и мы не спорили. Он ведь был еврей. Однако преподавать физику там он не смог, потому что не знал иврита. В их браке родилось трое детей, но по законам страны – от русской мамы дети считались русскими. После их отъезда и мы собрались, но уже в Германию. Ехать мы не особенно хотели, но жить в России стало просто невозможно. Здесь устроились мы в новой жизни с мужем не плохо, но судьба старшей дочки в Израиле нас очень волновала.
В Германии нас взяли на бесплатное медобслуживание, и мы поставили себе новые зубы, нам подлечили глаза, и мы получили новые модные очки, и вообще денег давали столько, что хватило на всё. При этом мы еще отправляли посылки в Израиль дочке.
Им там жилось все трудней. Молодой физик от безделья и безденежья ударился в религию и днями пропадал у Стены Плача. Он молил Господа о благополучии!
Дочка, смотрящая прагматично на жизнь, бегала мыть полы к богатым семьям. Так шло время, и вдруг в Германии открыли программу приема беженцев из Израиля, имеющих русские корни. Наши дети сразу же приехали. Однако местные власти быстренько сообразили, что будут иметь с Израилем политический конфликт, и программу прикрыли.
А дочка с тремя детьми и мужем уже стояли на пороге и внесли в нашу квартиру четыре чемодана.
Их, как беженцев, поселили во Франкфурте-наМайне, в одной из отдаленных гостиниц, но, к несчастью, оставить не смогли по политическим соображениям. Тогда им предложили билеты на всю семью до России или Израиля, и они выбрали Россию. Теперь они там. Вроде как жить стало полегче, только детям очень сложно. Они за эти годы должны были изучить четыре языка: иврит, немецкий и английский. Ну и, конечно, русский. И опять мы с мужем забираем детей на лето и шлем посылки в Россию. Но здесь хоть дорога не такая сложная.
– А как вторая дочка? – спросил тамада, разливая вино по бокалам.
– Ой, вторая тоже не дает нам покоя!
Мы стараемся всячески успокаиваться и не реагировать.
Живя в Германии, она поменяла пять мест работы, пять городов и пять мужей. Просто так получается, что все химические предприятия страны ее приглашают. Она кандидат химических наук, исследователь. Начала она работу в Хайльдельберге, а сейчас в Берлине. Но она не просто сходится с разными научными работниками. Она вроде начинает строить семью, расписывается, принимает в свою семью их детей, но это ненадолго. Умную жену мало кто хочет. Все хотят домашнюю работницу, прачку, повариху. А она кандидат наук, и все это ей делать некогда. Вот и меняет она города и мужей, остаются только никому ненужные дети. Теперь у нас пять внучек от ее разных семей. Все он называют нас бабушкой и дедушкой, всем мы дарим подарки ко дню рождения, все приезжают к нам в гости на праздники. Вообще не скучно!
– Ну что же, друзья, – громко сказал тамада, – выпьем за именинницу, и хотя пища не кошерная, но весьма съедобная.
Немного о медицине
Жизнь в Германии очень размеренная. Все заранее просчитано и распределено. Люди живут долго и медленно. Нет никаких экстремальных ситуаций.
И вдруг в областном городе между эмигрантами прошел слух, что в соседнем маленьком курортном городке умер знакомый эмигрант, бывший одессит. Молодой мужчина 36 лет, достигший больших успехов в своей новой жизни. После его смерти остались жена и двое детей-близняшек. Гарик умер совершенно неожиданно, во сне в своей постели. Накануне ничего не предвещало трагедии. Умершего, для прощания с родственниками, поместили в специальном прохладном помещении, в открытом гробу. Группа бывших одесситов из областного города отправилась на прощание с другом и замечательным человеком. Оставаться таким в эмиграции очень непросто. В глазах родственников и друзей была скорбь, тоска и немой вопрос:
– Как же так? Ведь все было так хорошо, его знали, любили, дружили. Как же это могло случиться?
В маленький немецкий курортный городок Гарик приехал в 1991 году, когда там, на родине, был ужасный «тарарам». Он приехал с красавицей женой, двумя трехлетними близняшками, мамой, папой и тетей. Во время регистрации в графе «профессия» он хотел было написать – «фарцовщик». Но кто же может перевести это слово на немецкий язык?
– Слушай, пиши «маляр», – подсказал ему приятель. – Для этой профессии не нужен диплом.
– Ну ладно. Пусть, – согласился Гарик.
Среднюю школу он окончил в 1988 году. У его родителей были большие планы на его дальнейшую судьбу. Но увы. Кроме как фарцовкой, он ничем заняться не смог.
Когда там, в Одессе, все пошло кувырком, он один из большой еврейской семьи не потерял самообладания. Решение ехать или нет и куда, необходимо было принять очень срочно. И он сделал все быстро. Хотя его родная сестра вдруг категорически отказалась ехать в Германию и с семьей укатила в Америку. А все остальные семеро человек согласились ехать с ним. И начались сборы. Дорога показалась им не очень тяжелой. А потом они поселились в чистом, приятном, спокойном городке, где в прошлом веке жили известные русские писатели, такие как Тургенев, Достоевский и другие. Зеленые берега спокойной реки, белые мостики через реку, покрытые цветами. Постоянные праздники. Много кафе и ресторанов, музыкальные коллективы на открытых площадках по вечерам.
Местные немцы очень любят здесь отдыхать. Приятно есть мороженое, слушать музыку, участвовать в праздниках, кататься на лодках.
Но у эмигрантов своя жизнь, свои проблемы. Такие же проблемы в новой жизни, как и у всех, были и у его семьи, но одесситы не сдаются.
Обычные языковые курсы Гарик не окончил. Он решил, что просиживать штаны ему не годится. Толку все равно не будет. Лучше идти в массы, в народ. Так проще учить язык. И он устроился, согласно трудовой книжке, в группу маляров.
Первые дни он просто не знал, что нужно делать, потому что не понимал ни единого слова. Только на третий день он стал как-то различать слова бригадира. Например: его очень напрягали слова «меер» (больше), «аймер» (ведро) и еще много-много других чужих сложных слов. При этом он наблюдал, как работают другие маляры. Ведь маляром он не работал ни одного дня. Но об этом, кроме жены, не знал никто. Да и зачем?
Прошло четыре недели, и он стал лучшим среди маляров. Он ведь в отличие от местных аборигенов знал и другую жизнь, в черных тонах.
