Мы прожили на краю света семь лет. Там родилась моя старшая дочь Валерия.
За это время наши матери сильно постарели и очень просили нас о встрече, но, к несчастью, расстояние от Находки до Москвы более 13 тысяч километров, а по тем временам на дорогу требовалось много времени и денег.
Мы искали варианты переезда. Спустя некоторое время мы нашли работу в городе Клайпеда, прежде назывался Мемель. Начиная с 1971 года мы перебрались в Прибалтику. С этим все в нашей жизни переменилось. Мы попали из дикой Сибири сразу в цивилизацию. Клайпеда прежде был немецкий город, в котором сохранились и фахверковые дома, дача Геринга и охотничьи угодья, в которых он охотился. В этих же краях жил немецкий писатель Томас Манн.
Мы прожили там с 1971 по 2004 год. Муж работал на судоремонтном заводе. Здесь в 1975 году у меня родилась вторая дочь Ольга. Старшая дочь, окончившая одесский техникум, отправилась жить к бабушке в Белгород. Там же она и вышла замуж, у нее родился сын. Попав в спокойную нормальную ситуацию, мой муж вдруг понял, что есть еще и другие женщины на земле и нашел себе помоложе. В 1981 году мы с ним развелись.
А в 1991 году в самый разгар перестройки юг Украины совсем оторвали от снабжения. Все заводы в поселке закрылись, бабушка умерла, муж остался без работы. Денег на еду не было, самой еды не было. Валерия при первой возможности уехала в Израиль.
Моя младшая дочь окончила Одесский водный институт, вернулась в Прибалтику и вышла замуж.
А потом развалился СССР. После отделения Прибалтики все заводы, имеющие связь с Россией, закрылись, я осталась без работы. А мне было только 52 года. Всех жителей Литвы разделили на своих и чужих – и я оказалась чужой. Жить чужой, даже в европейской стране, очень сложно. А потом разрешили въезд в Германию евреям. Я начала оформлять документы, и оказалось, фамилия моего отца есть, а данных о нем никаких. Только тогда я начала искать свои корни и нашла, что он был немцем. На это у меня ушло более двух лет. Какие только архивы мне не приходилось посещать! Это просто рассказать трудно.
В 2004 году я переехала в Германию на ПМЖ и началась совершенно другая жизнь.
Ох уж эта медицина
«Чтоб лечиться, нужно иметь железное здоровье»
М. Жванецкий
Жизнь очень разнообразна. За белой полосой обязательно придет черная. Но главное, чтобы смена светлых полос была не очень частой.
Этот день начинался для меня не очень обычно. Всю прошлую ночь мое сердце выскакивало из груди и совершенно неожиданно подскочило давление. Поход к врачу не принес облегчения. Посмотрев ЭКГ, перепуганная докторша-заместитель замахала на меня руками и громким шепотом произнесла: «Срочно, срочно в больницу!!!»
А дальше началась беготня и карусель событий. Придя в больницу, я оказалась на койке отделения срочной помощи. Вокруг меня забегали и зашумели какие-то люди. Меня очень быстро раздели, включили в компьютер – и вся техника начала жужжать, пищать и гудеть. Я расслабилась, и в моем мозгу возникла какая-то темнота. Открыв глаза через пару минут, я увидела молодых людей, которые с двух сторон одновременно, как пчелы, пытались проткнуть иглами мои руки, мочку уха и другие доступные места. Искали кровь, а она, видимо, кончилась. Я начала сопротивляться, но они спешили меня успокоить, громко говоря, что так надо, что без анализа они не могут поставить диагноз. По их мнению, у меня очень сложное заболевание. Куда-то пропал сердечный ритм! А по-простому – аритмия! Аппарат контроля давления визжал сиреной, ничего понять было невозможно. Через час я настолько устала, что мне стало все равно. Я еще готовилась после всех этих мучений отправиться домой, но как бы не так. Возле моей койки появилась молодая особа с креслом-коляской. Меня усадили в нее, и я сразу почувствовала себя полным инвалидом.
В палате, куда меня привезли, я продолжала изображать умирающую. Я не очень этого хотела, но возле меня все так же бегали люди со сложными аппаратами для замера давления, пульса, кардиограммы. От всех пережитых процедур, отдав более 200 граммов крови, я совсем потеряла последние силы. Давление упало, и даже на простые вопросы отвечать я уже не могла. Когда медперсонал, бегающий вокруг меня, немного рассосался, оказалось, что руки у меня синие от неудачных уколов, грудная клетка измазана толстым слоем технического желе, волосы на голове стоят дыбом, а в глазах совсем темно, потому что от интенсивного забора крови давление благополучно рухнуло от 200 до 120. Но самое смешное было потом. Мой лечащий доктор после беседы со мной поленился передать исследования сердца и на другой день ушел в отпуск. Оставшийся медперсонал тоже решил слегка расслабиться. Они просто поставили телефон на автоответчик. Медсестрам больницы пришлось потратить массу времени, чтобы дозвониться. Но автоответчик сообщал всем, что врач в отпуске и будет через две недели. Каждые 20 минут ко мне подбегала медсестра и спрашивала:
– Как же это может быть? Кто же вас прислал, если там никого нет?
Что мне оставалось сказать? На следующий день уже меня начали гонять между этажами для всяких манипуляций. Кроме ЭКГ меня послали на эхограмму. Что это, я не знала. В полутемном кабинете очень молодая, очень бледная блондинка, похожая на бабочку, измазав меня в очередной раз толстым слоем геля, велела повернуться на левый бок и очень просила не шевелиться. Где-то там за моей спиной она вздыхала, кряхтела, пытаясь найти у меня сердце и нащупать пульс. Видимо, у нее это плохо получалось.
– Знаете, – сказала она, я сейчас позову коллегу. – Лежите, не двигайтесь!
Куда уже двигаться, если слой геля на мне превысил всякие допустимые размеры и я почти приклеилась к аппарату. Вокруг было тепло, темно и тихо. Я спокойно заснула в темноте. Вдруг раздался громовой голос, и надо мной простерлась совершенно черная рука. Я вздрогнула, инстинктивно подвинулась, посмотрела вверх. Рядом в роли коллеги выступал двухметровый, иссиня-черный африканец.
– Вот это да! – подумала я, но вспомнила, что я больная, и решила лежать спокойно до окончания исследования.
До того как я попала в это отделение, я была уверена, что именно здесь работают только немцы, но пришедший на обход в первый день моего пребывания доктор развеял мои сомнения. Симпатичный молодой врач посмотрел на табличку с моей фамилией и тихо спросил:
– Говорите по-русски?
Мои исследования продолжились и на следующий день. Теперь предстояло крутить велосипед. Я открывала себе себя. Оказалось, что, исследуя сердце под нагрузкой на велосипеде, компьютер показал, что мне уже исполнилось 80. Совершенно рыжий немецкий доктор удивленно посмотрел на меня и спросил:
– Сколько же вам на самом деле лет и что вы обо всем этом думаете?
Он заверил меня, что если я не начну срочно чтото предпринимать, то в ближайшее время вообще сяду в инвалидное кресло. После всех этих откровений мне очень захотелось домой, на свою постель к любимому русскому телевизору.
Все пережитое так потрясло меня, что я тихо согласилась на все предписания и, поговорив с врачом, благополучно выписалась.
