А у Ивана было прекраснейшее настроение, которое быстро поднялось после первой самостоятельной удачи за все эти дни в Москве. Между тем, лицо его никакого такого ликования не выражало – дипломатическая выучка. Лицом, как, впрочем, и другими частями тела дипломат должен владеть безукоризненно. Он ехал себе и ехал, с удовольствием наблюдая, как расступаются перед банковским броневиком крутые иномарки, простенькие «Лады» и другие автомобили, марки которых и распознать-то трудно из-за их обилия. Василия он еще из холдинга отправил домой. Когда к нему вернулась уверенность в себе, необходимость в спасительных посиделках отпала сама собой. А Василий обрадовался так, будто ему подарили королевскую корону.
– Ура, – сказал он, – я даже выспаться сегодня успею, а то собирался ночью статью одну править – завтра сдавать надо.
Вот это друг! Ночью собирался работать, а ничего ему об этом не сказал. Впрочем, Иван и не спрашивал, может Василий к нему приехатьили у него есть собственные неотложные дела.
Иван вдруг вспомнил, что хотел позвонить Алексею. Позвонить? Пожалуй, завтра. Сегодня он будет наслаждаться своим триумфом: все-таки что-то он может делать самостоятельно и хорошо. Он еще раз взглянул на едущий рядом броневик, а потом сказал охраннику, который ехал рядом с водителем:
– Пожалуйста, домой.
И еще один вечер они были вдвоем. Ужин, пирог с изюмом и курагой, свежезаваренный чай. Ее руки совсем рядом, ее глаза, ее усталая улыбка, ее такая родная домашность, как будто это навсегда. Почему он не встретил ее раньше, еще до своей неудачной женитьбы? Ему казалось, что неудачный брак так искорежил судьбу, что он не может теперь даже думать об этой женщине как о будущей жене. А ведь думает постоянно.
Он убрал со стола посуду, вымыл, расставил по полкам. Она сидела за столом и наблюдала за его передвижениями с каким-то отрешенным выражением лица. Это ее состояние очень ему не нравилось.
– Наташа, ты спать пойдешь или еще посидим? – наконец задал он вопрос.
– Как твои дела? – вместо ответа спросила она очень серьезно.
Надо понимать, что ее интересуют как раз свои, а не его дела.
– Мы вышли на один след, но пока не уверены. – Ты имеешь в виду убийцу?
Она подалась ему навстречу с такой надеждой, что он не выдержал и отвел глаза.
– Я имею в виду, что мы вышли на человека, который может знать убийцу и привести нас к нему. Я не знаю пока, он ли убийца, но то, что он причастен ко всей этой истории, точно.
– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила она. – Ты уже помогаешь.
Он сел напротив нее и стал говорить:
– Я сегодня разглядел в твоем телефоне эти замечательные часы, которые, похоже, украли или в тот день, когда произошло убийство, или после него, вполне возможно, в тот вечер, когда были поминки. Мы сначала думали, что исчез альбом с фотографиями драгоценностей, а потом альбом нашелся.
Она не удивилась, а только спросила:
– Настя?
– Ты знала?
– Да нет, я почему-то сразу решила, что это она, когда всплыло, что альбом пропал. Он же сам по себе никакой ценности не представляет. У Петра Ивановича в сейфе хранится вся картотека в электронном виде, в том числе, и этот альбом, так что сразу стало ясно, что это она. Есть в ней что-то такое… провинциальнохищное, что ли.
– Не любишь провинциалов?
– Вовсе нет. Я сама из провинции, и сестра моя тоже сюда приехала из провинции. Знаешь, самые счастливые мои годы были не в Москве, а в городе, в котором я родилась, училась, и где были мои родители. Я ни за что не осталась бы в Москве, если бы у меня был другой дом – родительский. Понимаешь?
– Тогда мы не встретились бы с тобой, – он осторожно накрыл ее руку своей.
Она руки не отняла, но по-прежнему никак не участвовала в этой опасной прелюдии любовной игры, которую он невзначай затеял. Как у него смелости хватило коснуться ее руки? – Ты не представляешь, какой счастливой я была до той авиакатастрофы, – все так же отрешенно начала она. – Я теперь думаю, за что мне это? Кого я в жизни так обидела? Или грех какойто был на моих предках? Фамилия у моей мамы – Трубецкая, а у папы – Голицын. Может быть, это искупление за какую-то древнюю вину? Только вот перед кем? Бабушка со стороны мамы была совсем простой женщиной. Конечно, у нее было какое-то образование, в доме книги, пластинки с классической музыкой, но она иногда неправильно ставила ударения в словах, очень неинтересно одевалась… Хотя за глаза ее все звали дворянкой.
– А дед?
– А деда я не помню. Какая-то грустная история: он, конечно, был репрессирован, а когда вышел по амнистии, быстро умер. Бабушка была его моложе лет на пятнадцать. Но фотография у меня есть. Очень благородное лицо, такой, знаешь, белый офицер.
Она оживилась, повернулась к нему лицом. Рука както сама собой освободилась.
– То есть на самом деле я не знаю, был он офицером или нет, но осанка, выправка. Кстати, я, когда тебя сегодня в мундире увидела, почему-то сразу про деда вспомнила.
– Да, у нас торжественное было в честь Дня Победы. Из нас многие воевали, правда, не на той войне, а на этой, но праздник чтим свято. После этого все разбрелись, а у нас работы полно было, так что и не отметили по-нормальному. Давай мы с тобой, что ли, выпьем по чуть-чуть. Где-то у меня бутылочка была.
– Нет, Алеша, что-то не хочется. Я вообще со спиртным не в дружбе. Да и настроение не предрасполагает.
– Ну ладно, – легко согласился он. Почему-то ему постоянно хотелось с ней соглашаться.
– А ты выпей, если хочется.
– И не хочется вовсе, просто так предложил.
– Ты знаешь, я этого праздника боюсь, – вдруг призналась она. – Ну, не то чтобы боюсь, просто плачу все время. И фильмы военные смотрю вся в слезах, и на ветеранов не могу спокойно смотреть. Я дежурства всегда брала девятого для того, чтобы это состояние переждать. Глупо, да?
– Наверное, у многих такие чувства. Я, знаешь, очень боялся, когда ты к микрофону вышла в Большом театре. Думал, вдруг ты не выдержишь и заплачешь? А ты молодец.
– Это шок был, эректильная фаза. Бывает такое состояние при шоке, когда у человека наступает период возбуждения: и боли нет, и силы вроде есть. Правда, длится оно недолго. Вот у меня как раз тот случай и был. Потом все ушло, и в ресторане я мечтала только о том, как бы скорее до кровати добраться.
– Ничего себе, – удивился Алексей. – А кто отплясывал вальсы с тангами?
– А это из последних сил, – лукаво улыбнулась Наталья.
Кажется, из ступора он ее вывел, появились нормальные человеческие реакции. Только бы теперь снова не затосковала. Надо придумать, чем ее развеселить. Рассказать что-нибудь? О чем рассказать, когда все ненормально: дочку видеть нельзя, из квартиры выходить нельзя, по телефону с родными поговорить нельзя? Чего ни коснешься, все невпопад.
