Он слушал и, кажется, слышал, но совсем не так, как мама. Он вспоминал, как мама рассказывала ему о том, как они познакомились с отцом. Ее, Машеньку Грачеву, студентку московской консерватории, отправили на шефский концерт для студентов МГИМО. Дело было перед Новым годом. Настроение у всех было приподнятым. В институт приехали на автобусе, шумно выгружались, шутили. Струнники прижимали к себе драгоценные инструменты, вокалисты держали в руках папки с нотами. Пианисты прятали руки, чтобы не замерзли. На ступеньке автобуса она поскользнулась и упала бы, но какой-то с виду не молодой уже мужчина подхватил ее на руки и осторожно поставил на вычищенный от снега асфальт.
– Спасибо большое, – сказала она ему, – без вашей помощи я бы упала.
– Не стоит благодарности, – ответил он, нагнулся и поцеловал ее руку в перчатке.
Она засмущалась и, видимо от неловкости, взяла его под руку. Он довел ее до входа и раскланялся. Именно раскланялся. На Машу тогда это произвело большое впечатление.
Она должна была исполнить романс Чайковского «День ли царит». Конечно, она волновалась. Это было чуть ли ни первое ее публичное выступление на сцене перед публикой. Она еще не участвовала ни в одном конкурсе, не имела опыта, поэтому томилась в кулисах, выглядывала в зрительный зал, поминутно оглаживала длинное концертное платье и поправляла прическу. Концерт уже шел, когда за кулисы буквально влетел какой-то взъерошенный человек и объявил, что в институт прибыл министр иностранных дел и для него приготовили место в первом ряду. Студенты консерватории заволновались. Объявили ее номер. Она вышла, встала перед роялем и поклонилась. Концертмейстер – любимая всеми, пожилая, в темном концертном платье с пелериной Анастасия Алексеевна Стронская сыграла вступление. Деваться было некуда, надо было петь. И Маша запела. Она понимала, что все хорошо. Голос летел, лился. Звук доносился до самого последнего ряда балкона. На первом ряду в окружении свиты сидел министр, а рядом с ним ее давешний спаситель. Отзвучал последний звук романса, и она вышла на поклон. В руках министра откуда-то появился роскошный букет, который он галантно вручил раскрасневшейся Марии. На бис она спела еще «Средь шумного бала», а потом еще какую-то арию, какую, уже не помнила. В общем, это был успех. Сразу после ее выступления министр уехал, а за кулисы выразить свое восхищение пришел тот самый мужчина, который так поразил ее воображение – будущий муж. Они поженились через три месяца.
А у Ивана ничего с личной жизнью не получается. Была еще одна история, до Ландыш Юсуповны. Странно, но ему все время попадались женщины с какими-то экзотическими именами. Около года он был увлечен девушкой по имени Янина Пшемельская. Ее польские корни простирались аж в шестнадцатый век, и об этом она могла говорить часами. Их отношения нельзя было назвать любовью, страстью – да, но никак не любовью. Она не собиралась за него замуж – он был для нее мелковат. Правда, она и сейчас, спустя почти пять лет, находится в поиске. Положа руку на сердце, если бы она встретила его сейчас – уже с наследством – ему бы не отвертеться. У женщины был мужской склад ума и совершенно не женская хватка. В ЗАГС она бы точно его затащила, он и пикнуть бы не успел.
Завтра они вылетают в Берлин. День или два уйдет на устройство Елены Дмитриевны в клинику, еще один день он позволит себе просто прожить, и затем снова вернется в Москву. Может быть, к тому времени закончится этот кошмар с убийцами, и он встретится с Натальей. А там… И может быть, она подружится с семьей Василия, и жена Василия Татьяна расскажет ей, какой он, Иван, замечательный. И Наталья его полюбит. У них будет трое детей, он их будет без памяти любить и баловать. А она будет ему запрещать их баловать, и они даже будут ссориться. Но вечером непременно помирятся и лягут спать обнявшись. И он будет стеречь ее сон, даже если у него устанет рука. Или нет, все будет не так. Сначала он будет радоваться, когда она сообщит, что у них будет ребенок. Он будет так беречь ее, как не берег никого и никогда. Потом они пойдут на УЗИ, и им скажут, что будет мальчик. И он повезет ее в роддом и будет умирать под окнами родовой, а потом выйдет усталый врач, стянет с лица маску и скажет, что все в порядке, и надо принести маме сок. Он понесется в магазин и скупит весь сок, который попадется ему под руку и привезет его в роддом. А врач будет устало смеяться и говорить, что так много не надо. Но он все равно оставит весь сок, пусть все пьют. Господи, дался ему этот сок. А до этого будет еще свадьба. Настоящая свадьба с шампанским и криками «Горько!», и непременно кто-нибудь напьется и будет плясать вприсядку. А они будут самыми счастливыми в мире, и он понесет ее до двери квартиры на руках.
Только пока он до нее должен достучаться, до ее души, до ее сердца. Один уже настойчиво стучится. Это он про майора Пронина вспомнил. Кстати, надо бы ему позвонить.
– Алексей, это Иван Горчаков. – Узнал, слушаю.
Из телефона доносились какие-то звуки, как будто на доске рубят мясо. И, кажется, гудел кухонный комбайн. Иван посмотрел на часы: всего полпятого. Он что, уже дома, что ли? А как же расследование?
– Ты на службе?
– Несущественный вопрос. Давай по делу.
Посторонние звуки прекратились, Иван успокоился. – Я завтра улетаю в Берлин. – Отпустили все-таки?
– Отпустили, через три-четыре дня вернусь.
– А я тебе давно говорил, чтобы ты двигал в свой Парижик или хоть в Мадридец.
– Ну, я по делу, я тебе говорил. – Хорошо.
– Как вообще дела?
– Идут своим чередом. – Как Наталья?
– Насколько мне известно, хорошо.
– Ты можешь передать ей от меня привет? – Когда увижу, передам.
– Ну, до свидания, заранее спасибо. – Бывай, когда вернешься, звони.
Алексей вернулся на кухню.
– Тебе привет от миллиардера нашего Горчакова. Велели кланяться.
– А, спасибо, – ответила она как-то рассеянно, – у нас есть морская соль?
– Морская? – он озадаченно смотрел на нее. – А простая не подойдет, поваренная которая?
– Ладно, не заморачивайся. Это Иван звонил? – Иван.
– И как он?
Ему это очень не понравилось. Почему она интересуется каким-то Иваном, когда он, Алексей, рядом?
– Насколько мне известно, хорошо, завтра уезжает в Берлин.
– А, – сказала она безразлично, и он успокоился.
В следующие два дня ничего не происходило. Иван увез Елену Дмитриевну с сиделкой в Берлин, быстро определил ее в клинику «Шарите», оплатил почти космический счет за лечение, подписал кучу документов, взял свою машину со стоянки и наслаждался свободой. В Москве его утомило постоянное присутствие посторонних людей рядом с ним. Теперь он был один, ехал, куда хотел, ел, что хотел и был почти счастлив.
Алексей занимался текущей работой. По делу об убийстве супругов Горчаковых ничего нового не было. Следователь Михайлов проводил допросы и очные ставки, никаких поручений убойному отделу не давал. Алексей не лез к нему с расспросами, понимал, что не надо надоедать, он и так делает все, что возможно.
