– Войдите, – сказал мужской голос.
Она вошла и увидела незнакомого молодого человека в операционной форме. Он сидел за столом, что-то писал в истории болезни и одновременно прихлебывал кофе из дымящейся кружки.
– Я по поводу больного Пронина. – Вы ему кто, жена?
– Жена, – твердо ответила она.
– Ну, состояние пока нестабильное, может начаться внутреннее кровотечение, все-таки легкое повреждено и костальная плевра. А в целом, температура тела пока субфебрильная, артериальное давление держит. Показатели крови на нижних границах нормы. Поняли что-нибудь?
Доктор снисходительно смотрел на нее, покачивая ногой, обутой в казенный тапочек. В это время дверь ординаторской распахнулась, и вошел ее однокурсник – Федор Иванович Вепрев.
– Наташ, привет, – поздоровался он и клюнул в щеку – поцеловал, – ты насчет Пронина?
– Ну да.
– Все нормально, теперь уже все хорошо.
Наталья взглянула на молодого доктора, тот усиленно рылся в ящике стола.
– А как же осложнения, внутренние кровотечения, все-таки костальная плевра повреждена?
Федор внимательно посмотрел на нее, потом и на молодого. Тот совсем зарылся в ящик.
– Все будет хорошо, я сказал.
– Ладно, спасибо тебе, я пойду к Ивану. Ты скажи сестрам, чтобы мне давали анализы посмотреть, – я же не посторонний человек.
– Да все уже знают. Ах да, – вспомнил он, – сегодня Юля дежурит, вреднее ее на всем белом свете никого нет. Она может и не показать, так ты у дежурного врача спроси. Все покажут. Давай-ка я тебя к нему провожу, – и он открыл перед ней дверь, пропуская вперед.
– А ты, Олег, думай, перед кем своей эрудицией трясти! – сказал в сторону ординаторской.
Федор догнал Наталью и спросил:
– Он тебе кто?
– Алеша-то? Жених.
Он остановился, схватил ее за руку и серьезно сказал:
– Ну ты, мать, даешь – за мента замуж. Да он же все время на передовой, под пулями! Что, другого кандидата нет? Так рассмотри меня как вариант, я развелся уже полгода как.
Она улыбнулась.
– Ты, Федя, себе моложе и красивее, чем я, в два счета найдешь. И без ребенка. А, кстати, почему ты развелся? Вы с Люсей были такой красивой парой, я помню, весь курс тебе завидовал.
– Кстати, ты помнишь, что я с третьего курса на лечфак перевелся?
Она остановилась и удивленно на него посмотрела. – Нет, а я думала, что ты с нами заканчивал.
– Да нет, перевелся на лечфак, но каждую свободную минуту к Люське на факультет бегал. Поэтому ты все время меня видела. Я и на лекции ваши ходил. Как выучился на взрослого хирурга, до сих пор сам не знаю.
– А почему перевелся? – спросила Наталья.
– Знаешь, не могу детских слез видеть. Как увижу плачущего ребенка, так самому впору завыть. Думал, смогу себя пересилить, но однажды на практике, помнишь, нам на третьем курсе какую-то невнятную практику изобрели, типа сестринских навыков? Так вот, меня к медсестре прикрепили в отделении раннего возраста. И у нее вечером – конвейер: уколы, градусники, клизмы. И она меня попросила детей подержать, которые без мамаш лежали, чтобы им уколы сделать. Я там чуть в обморок не брякнулся. И решил, что в педиатрию больше ни ногой. А с Люськой у нас с первого курса закрутилось, и я боялся ее без присмотра оставить. Так и учился на двух факультетах. Ладно, что это мы все про меня да про меня. Расскажи о Полине.
– Полина выросла, повзрослела, научилась хорошо читать и считать. Меня называет мамой и, представляешь, учит жизни.
Наталья тихонько засмеялась.
– Ладно, поговорим еще, заходи в палату. Если чтонибудь будет надо, звони на мобильный.
Она подошла к кровати Алексея и увидела, что он лежит с открытыми глазами.
– Федор, – крикнула она, подбежав к двери, – он пришел в себя.
Тот быстро вернулся.
– Что же ты кричишь-то? Он теперь все время в сознание будет приходить, и каждый раз вот так орать надо?
– А не надо? – вдруг спросил Алексей.
Через две недели он сидел на скамейке в садике перед больницей. Сегодня его вывели первый раз из душной палаты. Недавно прошел дождь, и упоительно пахло травой и мокрым асфальтом. Воздух, кажется, можно было пить – таким душистым он был. Наталья сидела рядом и все поправляла ему то воротник, то для чего-то надетый поверх пижамной куртки шарф. Этот шарф он все время пытался снять – лето ведь, а она не давала. Правая рука его была подвешена на косынку. Это его тоже раздражало. Не сломана ведь, а туда же – косыночная повязка. Правда, когда эту косынку снимали, сразу начинал ныть бок и становилось трудно дышать. Вообще, процесс выздоровления шел, по его мнению, шустро. Неделю тому назад он еще даже встать нормально не мог, а сейчас уже ходит на прогулки. Наталья приходила почти каждый день. Только когда дежурила, посылала вместо себя Машу. Примерно через день его навещал Иван Горчаков, иногда он встречал Наталью из больницы. Тогда у Алексея ныло сердце, и он кидался на персонал, требовал то обезболивающий укол, то поправить подушку, то выдумывал еще что-нибудь. Доктор Федор Иванович это быстро заметил, и Наталья стала ездить на своей машине. Вчера она тоже приехала сама. Алексей увидел из окна своей палаты, как она, одетая совсем по-летнему, быстро идет по дорожке. В руках, конечно, сумки с едой. Он вообще мог не есть больничную еду. Она все готовила для него сама. Сначала это были бульоны, потом появился протертый супчик, а сейчас – полноценный обед. Он заметил, что она очень похудела. Вот и сейчас летний сарафан болтался на ней, как с чужого плеча. Конечно, она же еще работает, и Полина требует внимания, и к Алексею она ходит. Ну ничего. Вот он поправится и будет ей во всем помогать. По крайней мере, сумки она точно таскать не будет.
Вчера приходили сослуживцы, в бутылке из-под пепси-колы принесли коньячку и распили его практически на глазах у администрации. Палата у него была одноместная, никто, кроме лечащего врача и медсестер, туда не заходил. Да, еще санитарка два раза в день надраивала пол. А вчера, как назло, вдруг случился административный обход, как раз в то время, когда они подняли одноразовые стаканы с коньяком за здоровье Алексея. Тут не растерялся полковник Сухомлин. Он лихо крякнул полный стакан коньяка небольшими глоточками и заявил:
– Наш квас лучше, я больше эту вашу пепси-колу пить не буду.
И все с ним согласились.
Алексей так и не знал пока, кто в него стрелял и жив ли этот преступник вообще. Как только он заговаривал об этом с подчиненными, они сразу переводили разговор или быстро уезжали на очередной убой. Еще в реанимации его навестил полковник Сухомлин. Алексей тогда спросил его, жив ли тот мужик, в которого он стрелял около Натальиного дома. Начальник как-то странно на него посмотрел и сказал:
