– Ну, в этом. В том, в котором охранника убили.
Алексей улыбнулся. Миша по молодости лет старался выражаться канцеляритом, у него это получалось плохо, вот как сейчас с «искомым» подъездом.
– Миша, чему я тебя учу?
– Чему? – насторожился Миша.
– Книги хорошие надо читать, тогда речь будет правильной, русской. Что ты сейчас читаешь, например?
– Уголовное право.
– Уголовное право надо читать на работе, а дома, перед сном, надо классику читать. Понятно?
– Есть читать классику, – вскочил и вытянулся по стойке смирно.
– Да сядь ты, – с досадой приказал Алексей, – что ты тут упражнения по шагистике демонстрируешь?
Миша присел на краешек стула.
– Ел ты сегодня? – уже другим, мирным тоном спросил Алексей.
– Ел. И завтракал, и обедал и даже ужинал. Сережина теща такой огроменный пирог с капустой испекла, мы его целый день с чаем ели.
– Пирог, это хорошо. Расскажи про Большой театр. Миша опять вскочил. Это уже напоминало какую-то игрушку – Ваньку-Встаньку. А вот не стал Алексей его усаживать. Пусть теперь стоит.
– Значит, так. В театре нам надо быть в пятнадцать часов. Уже одетыми.
– Что с костюмами?
– Дадут в театре, полковник договорился. Нам дадут средства связи, расставят на посты в зале. Оружие можно взять свое.
Он немного подумал и добавил:
– Там начальник службы безопасности – бывший мент, подполковник, молодой еще, но толковый. Лишних вопросов не задавал, спросил только, куда нас поставить. Я же не знаю, где подо… подопечные будут сидеть, поэтому назвал их фамилию, и он нас прямо около ложи поставил. Сегодня, кстати, репетировали, кто где встанет. Наши ребята тоже все были.
– Это все? – Все.
– Вот что, когда меня завтра увидите, сразу руки к козырьку не вскидывайте. Я там на работе, но как бы кавалер с дамой. Понятно?
– Да уж что тут понимать? – улыбнулся Миша.
– Так, – Алексей досадливо покрутил головой, – свободен.
Миша повернулся на сто восемьдесят градусов и строевым шагом вышел из кабинета. Цирк, да и только.
Алексей, оставшись один, попил невкусной, теплой воды из чайника, потрогал листья чахлого кактуса (собственно, цветок назывался, наверное, по-другому, но для него все домашние растения были кактусами), взял чистый лист бумаги и начал чертить схему. Вверху он нарисовал круг и написал: «Петр Горчаков», от круга протянул налево стрелку, нарисовал ромбик и написал: «Иван», справа от круга поместил в столбик список: Наталья, сотрудники, домработница Настя, друзья Ивана, друзья семьи. Посидел минутку и напротив слова «Наталья» нарисовал причудливый «кактус», похожий на тюльпан. Потом взял второй лист и начертил таблицу: четыре колонки, пять строчек В левую колонку столбиком вписал: Иван, Наталья, домработница, компаньон, неизвестный. В верхней строчке написал: Горчаковы, Фомин, Михаил. Отложил таблицу в сторону и снова занялся схемой. Вглядывался в нее долго, чертил на другом листе стрелки, ставил крестики – работал.
Сам собой напрашивался вывод о том, что последние два убийства напрямую связаны с приездом наследника ювелирной империи. Кстати, называется она «Ювелир-холдинг». Либо до его вступления в права наследования преступник, или преступная группа, хочет что-то украсть, либо… Либо его хотят лишить возможности получить это самое наследство. Кому выгодно? Лишить наследства, то есть (будем называть вещи своими именами) убить, может только тот, кто сам на это наследство претендует. А ведь биографию-то Ивана Горчакова с родословной никто как следует не изучал. Терехину что ли это нужно? Да ничего ему уже давно не надо, он в телевизоре показался, орлиный взор негодующий народонаселению продемонстрировал, а дело, ну что же, бывают преступления, которые раскрывают через несколько лет. А пока идет вяленькая работа: ходят его ребятки по фирме, опрашивают уже много раз опрошенных сотрудников, протоколы подшивают – и все. У Терехина сейчас другая заботушка – дело об убийстве криминального авторитета.
Так вот, насчет родословной. Что, если у Ивана имеется какой-нибудь брат, или не у него, а у самого Петра Ильича есть сын или дочь? Внебрачные, конечно, в браке других детей не было, это точно. И вот этот, никому не известный, наследник хочет заполучить богатство, которое, как он считает, принадлежит ему по праву. И убивает, убивает, убивает! А вот, кстати, если бы не было завещания, после первого убийства все богатство досталось бы прямому наследнику – сыну или дочери, коли таковые имеются. Племянник бы не получил ничего. Только мешает это «бы»: если бы да кабы. По теперешним данным, прямого наследника нет, есть племянник, и он получает все. Поэтому его тоже надо охранять! Алексей набрал номер телефона Ивана – длинные гудки. Где он, черт его побери?! Еще не хватало! Ну где ты, где? С пятого или шестого – Алексей сбился со счета – раза он дозвонился. Иван не сразу понял, что от него хочет Алексей. Наверное, на десятой минуте разговора он, тщательно подбирая слова, как на официальных переговорах, пообещал, что будет осторожен, по возможности, не будет пускать домой посторонних и, без крайней надобности, не будет выходить из дома. Без охраны. Охрану он организует себе сам. Он уже сегодня подписал все бумаги, и теперь начальник службы безопасности фирмы подчиняется ему, как, собственно, и вся фирма. А потом он понес какой-то бред, что в пробках бутылок со спиртными напитками, которые стоят в его баре уже, может быть, вторую тысячу лет, дырочки, какие бывают, если пробку проткнуть иголкой. А раньше никаких дырочек не было. И пить ему коньяк или не пить, он не знает.
– Не пей ничего и вообще ни к чему не прикасайся! Я сейчас к тебе с группой приеду, с криминалистами, понял? Ты меня слышишь? Не пей ничего!
– Слышу, не ори, – сказал Иван нормальным, не дипломатическим, тоном. – Ты только быстрее приезжай, а то мне что-то совсем фигово.
А на даче было сонно, тепло, вода в бассейне мерцала, высвечивая лунную дорожку. Звенели комары, стрекотали кузнечики, прямо лето. Полина уже крепко спала в своей комнате, взрослые сидели на ступеньках веранды, в шезлонгах – кто где – и слушали ночь. Было тихо. Изредка доносился отдаленный звук проезжающей электрички. Участок был огромный, соседи друг с другом не виделись неделями. Забор надежный, охрану Анатолий организует круглосуточную, и не надо никакой заграницы. Надо жить на даче. Так еще утром, вернее, днем, решила Наталья, и никто ее не переубедит. Машка что-то притихла. Она вообще была сегодня на редкость молчаливой. Взгляды, которые она бросала украдкой на Анатолия, выдавали ее с головой. Ох, не надо ей этого, думала Наталья, ох, не надо. Машка не блондинка, ноги у нее вполне нормальной длины, и гламура никакого в помине нет – нормальная женщина. Да еще трудящаяся! Труд у них с Машкой был – не дай Бог каждому! Работали они на ставку с четвертью, восемь – девять суток в месяц. Можно было работать каждый день по восемь часов и еще дежурить, но это было муторно. А так – отдежурил свои двадцать четыре часа, и свободен сорок восемь, а иногда и семьдесят два. Столько можно всего сделать! Мужчины исхитрялись еще и подрабатывать. Летом, правда, вкалывали по одиннадцать – тринадцать суток. Это был очень жесткий режим. Хотя Наталья слышала от одной их однокурсницы, которая уехала к себе на родину – в какую-то из республик на Урале, – что она работает по двенадцать суток в месяц зимой и по пятнадцать суток летом. Представить это себе было невозможно! Жизни, стало быть, никакой, особенно летом, когда все нормальные люди наслаждаются солнышком, теплом, купаются в речке, а тут сплошная работа. Если бы за компьютером сидеть или бумаги перекладывать! Больные дети – это тяжелая, изнуряющая и тело и душу работа, постоянный стресс. Ладно бы дети, а еще есть их родители, которые с первых минут общения ищут виноватых в том, что именно их долгожданный ребенок родился нездоровым. Их тоже надо уметь выслушать, постараться направить энергию в мирное русло, заставить любить ребенка, даже больного, заставить слушать и слышать врача, заставить жить. Мужчины, кстати, долго на такой работе не выдерживают – срываются, начинают грубить, некоторые – пить. Самые «умные» уходят на теплые местечки, ну, например, Госмеднадзор. Классное место, хорошая зарплата, и никаких тебе мыслей типа «как там Иванов, набрал ли он свои граммы, как там у Петровой анализы». А спишь каждый день в своей постели – неслыханная роскошь. Можно еще и подрабатывать – на полставки. Класс! Пришел, отбыл номер, ушел! И далее в своей любимой конторе просиживаешь портки! Наталья не могла себе представить врача на бумажной работе. Врач должен лечить. Да, есть врачи, которые со студенческой скамьи мечтают попасть на работу, не требующую ответственности, и идут врачами-статистиками, заведующими кабинетом профилактики или на другие подобные должности. Живут и больных в глаза не видят. Для них больной – статистическая единица, а врач – другая статистическая единица, которая должна оказывать первой определенный набор услуг. Наталья в эти дебри не вдавалась, лечила своих больных, старалась это сделать как можно лучше. И Машка – Мария Викторовна Егорова – тоже. Так что гламурности у Машки было столько же, сколько у самой Натальи – ноль целых, ноль десятых. Они, конечно, ходили по магазинам, но эти походы были только, как Машка говорила, «по нужде». Как-то она заявила Наталье при большом стечении народа в ординаторской: «Наташ, мне надо завтра по нужде, джинсы совсем закончились. Пойдешь со мной?». Народ долго лежал в осадке, переваривая эту новость.
