Стол был накрыт на две персоны, причем очень красиво. Даже цветок в вазочке был пристроен, и – о Боже – свеча в серебряном подсвечнике! Завтрак при свечах. Какой-то нонсенс! Завтрак, свечи, неполадки с электричеством, разруха, война. Именно такой смысловой ряд вдруг сам собой выстроился в Натальиной голове. Она засмеялась, чем повергла Алексея в короткий шок.
Он в некотором замешательстве остановился перед сковородкой. В руках у него была вилка с наколотым на ней кусочком хлеба.
– Так поедим или что?
– Конечно, поедим и молока попьем.
Он успокоился, ловко разложил по тарелкам омлет, на самом деле – омлет с яблоками, налил в стаканы молоко и с очень довольным и опять же хитреньким видом уселся напротив Натальи.
Наталья взяла свою вилку. Чего-то не хватало. Да, ножей. Она встала и направилась к буфету.
– Ты что?
Он в недоумении следил за ее перемещениями. – Ножи.
– Что – ножи? – Ты забыл.
– Я ничего не забыл, посмотри справа от тарелки. Действительно, нож был. Как это она его не заметила? Ну и ладно, зато разговор завязался. Было действительно вкусно. Аромат яблок смешивался со специфическим запахом омлета. К блюду подавался сметанный крем – крем! – в соуснике. Никакого такого крема Натальина бабушка не готовила. Она поливала омлет сгущенным молоком из жестяной банки. Вкусно было необыкновенно! Готовилось это лакомство редко и только для Натальи. Бабушка любила обеих внучек, но по-разному. К Ольге она относилась с опаской – всетаки знаменитость, а Наталью просто любила, жалела, как могла, баловала. Наталья гостила у нее с удовольствием. Бабушка жила в маленьком уральском городке с деревянными домами, деревянными тротуарами и деревянными штакетниками. Летом буйно цвели золотые шары, которые вылезали из-за каждого забора, а на маленьком базарчике перед магазином продавалась крупная пахучая земляника, кислая дикая смородина, пупырчатые огурчики и всякая зелень. Бабушка покупала землянику ведрами, кормила досыта Наталью, а потом, когда ягода уже не лезла в горло, варила варенье. Вот что Наталья любила больше всего, так это земляничное варенье – ароматное, чуть горьковатое, тягучее – из детства. Она больше такого варенья нигде не ела. Видимо, бабушка знала какой-то секрет. И омлет с яблоками, а в начале лета – с земляникой или с малиной – тоже был из детства, бабушкин.
– Ты, хм, вы, где научились такой омлет готовить? – спросила, пережевывая вкуснейший кусочек, Наталья.
– Бабушка научила.
– И моя бабушка так умела. Это кушанье из детства. – Тебе понравилось?
Все-таки надо как-то определиться: говорить ему «вы» или «ты».
– Очень, я его не ела лет пятнадцать, с тех пор, как бабушка умерла.
– Я готов тебе этот омлет каждое утро подавать.
Опа, вот так предложение, подумала Наталья, интересно, он оговорился или всерьез?
Сразу стало видно, как он смутился.
– Ты не подумай ничего такого, я в смысле кулинарии. То есть в смысле готовлю хорошо.
– Да я и не подумала. А у тебя дети есть?
– Детей и жены у меня нет, так что ты можешь быть спокойна: я никого не оставил в беспомощном состоянии, когда переехал к тебе, – он поднял указательный палец вверх, словно призывая ее к вниманию, – заметь, по служебной надобности.
Можно было на этом закончить, но в Наталью словно бес вселился. Уже потом, позже, она решила, что во всем виноват омлет. Он был таким вкусным, что, наверное, привел к синтезу в организме избыточного количества эндорфинов, которые, как известно, вызывают прилив радости и отличного настроения. Вытягивая шею – интересно, в сковородке еще что-нибудь осталось? – Наталья самым невинным тоном спросила:
– А ты был женат?
– Был, недолго. Она была ангелом, а я – чудовищемлюдоедом.
– А на самом деле?
– На самом деле, так и было.
– Странно, ты, наверное, ее таким омлетом не кормил.
– Ее? Нет, не кормил. Я только сегодня вдруг про него, омлет то есть, вспомнил.
Бес продолжал веселиться:
– А девушка у тебя есть? – Нет.
– А почему?
– Времени нет. А теперь я продолжу допрос. Ты что намерена сегодня делать?
– Съезжу ненадолго на работу, а потом – на дачу. Вечером вернусь – завтра на дежурство.
– Это как это – на дачу? – спросил он таким сладеньким голоском, что Наталья, ничего не заподозрив, стала ему подробно объяснять:
– Ну, мне надо на работу. Это обязательно. Потом я прямо из больницы поеду на дачу. Могу, конечно, по магазинам пройтись, но дня жалко.
Он вдруг приподнялся, оперся кулачищами и стал огромным и страшным.
– Значит, так, – зловеще-ласково прошептал он, видимо пытаясь сдержать гнев, – ты, голубушка, понимаешь, для чего я тут проживаю? Ты вообще представляешь, где я работаю и чем должен заниматься в рабочее время?
– В милиции, – пискнула она, – подозревая, что ехать никуда не надо, и зря она все себе распланировала.
– В милиции, – подтвердил он, – и должен все время ловить преступников. А еще я хочу, чтобы этот процесс происходил с наименьшими потерями. Андестенд?
– Что? – опять пропищала Наталья. Что-то стало с ее голосом. Может быть, это все из-за того же омлета?
– Я понятно говорю, или перейдем на ненормативную лексику?
– Понятно, – испугалась Наталья, – не надо… на лексику.
– Хорошо, – сказал он спокойно и даже миролюбиво, как будто не изображал из себя только что Зевса-Громовержца. – Ты наелась, или будешь пшенную кашу? Каша тоже удалась.
Он приоткрыл кастрюльку, которая стояла на деревянной подставке, и оттуда на самом деле запахло пшенной кашей. Наталья с перепугу кивнула. Он убрал грязные тарелки, достал чистые, положил щедро каши, кинул по приличному куску сливочного масла и довольно поглядел на Наталью:
– Давай ешь, а то за праздники осунулась как-то. Каша и в самом деле «удалась». Она не ела никакие крупяные блюда, наверное, лет семь из-за боязни поправиться. Оказывается, это вкусно. И когда он успел столько всего наготовить?
– Ты во сколько встал? – решилась она подать голос, когда отодвинула пустую тарелку.
– Рано, – сказал он, отрываясь от газеты, которую развернул сразу, как все съел и выпил.
Такая семейная идиллия: мужчина после завтрака читает утреннюю газету, женщина убирает со стола. Сейчас он встанет и потребует чистые носки, рубашку и подходящий галстук, а потом долго будет хлопать себя по карманам в поисках ключей от машины, бумажника и еще каких-нибудь ключей – от кабинета, что ли.
Он на самом деле встал, сложил газету и стал убирать со стола. Наталья медленно, с наслаждением пила кофе. В чашке оставалось еще примерно половина, когда он в порыве хозяйственной инициативы убрал чашку и поставил ее в раковину. Посуду он мыл со знанием дела, сосредоточенно поворачивая тарелки так, чтобы не оставить ни следа жира.
