Из острога выехал отряд казаков, Ниночка стегнула лошадку, догоняя Лобанова.
– Когда вернемся, я отшлепаю тебя, непослушная ты девчонка! – проворчал полковник. – И вообще, чем от вас воняет, сударыня?
– Волосы обгорели! Я ведь так легко возгораюсь! – хохотнула Ниночка, но губы ее дрожали от плача. – Вы не поверите, Николай Борисович, но такого количества волков еще никто не видел.
Почти сотня вооруженных мужчин двинулась в путь.
Толстяк Бирюков выглянул из дверей своей лавки.
– Стреляйте там поаккуратнее, – крикнул он. – Мех не повредите! Чем меньше дырок в шкурах-то будет, тем заплачу больше!
Помощь подоспела в самые последние минуты. У генерала Шеина оставалось только девять нерасстрелянных патронов. То, что произошло потом, было названо великим истреблением волков, о каком еще не слыхали в Сибири. Мирон, плача от радости, стянул Ниночку с седла и как ребенка понес на руках к генералу Шеину.
– Вот она! – кричал он. – Вот он, наш ангел! Шеин поклонился ей в ноги и сказал:
– Нина Павловна, вы спасли мне жизнь. Наш уговор остается в силе. И если государь не пожелает помиловать вашего супруга, я брошу к его ногам мою шпагу и вернусь в ваш острог простым каторжанином.
В полночь они вернулись в Нерчинск, освещая себе дорогу горящими факелами. К седельным сумкам были прилажены волчьи шкуры. Двести пятьдесят четыре шкуры. Бирюков, узнав о количестве, ухватился за дверь и простонал:
– Я разорен! Долго же мне не захочется скупать волчьи шкуры!
Заключенные стояли у ворот острога, был среди них и Борис Тугай. Увидев Ниночку, он бросился к ней, подхватил на руки.
– Ниночка, – прошептал Тугай. За эти несколько часов он почти сошел с ума от страха. И вот сейчас голос отказал ему, он просто молча прижал к себе жену, чувствуя, как дрожит она всем телом.
– Мы смогли, Борюшка, – тихо заплакала Ниночка. – Я… я выкупила у них твою жизнь, Борька, мы будем свободны! Свободны! Свободны! Мы сможем пойти, куда глаза глядят. Борюшка, твоя жизнь вновь принадлежит только тебе и Господу Богу!
…Над истерзанным телом Федькина склонился странник вечный Федор Кузьмич. Покачал головой удрученно, все ж таки сукин сын генерал Шеин – своего, а не подобрал. Тронул тело скрюченное, от снега, с кровью смешанного, лицо очистил. И вздохнул почти счастливо: дрогнули вдруг ресницы молоденького солдатика.
Взвалил на себя легонько и понес сквозь чащу в скитик далекий.
Обмыл тело израненное, травами целебными обмотал, пробормотал тихо:
– В рубашке ты, парень, родился, раз из волчьих зубов живым выбрался.
– Дедушка, ты леший? – этот неожиданный и странный вопрос, заданный тихим голосом раненого, заставил старца вздрогнуть.
– А похож? – мягко спросил Федор Кузьмич, протягивая кружку к губам Федькина.
– Вроде не, – отхлебнул тот взварева целебного. – А только ты в лесу один…
– А ты что, солдатик, боишься их, леших? – негромко и дружелюбно спросил он.
– Ежели как ты, то чего их бояться. У тебя и глаза добрые, и борода белая, а не черная…
Старец улыбнулся и накрыл солдатика дерюжкой.
– Ты отдыхай, давай, оживай…
Падал за оконцем келейки снег, падал тихо, окутывая мир спокойствием первозданным…
ГЛАВА 14
Генерал Шеин сдержал свое слово. Со следующей же оказией, направлявшейся в Иркутск, он направил царю рассказ о борьбе с волками и своем чудесном спасении Ниной Павловной Кошиной, женой политкаторжанина Бориса Тугая.
И поскольку любая корреспонденция ложилась сначала на стол губернатора Семена Ильича Абдюшева, рассказ о событиях в окрестностях Нерчинска быстро разлетелся по всей Южной Сибири.
И если Ниночка до сей поры была известна как «хозяйка тайги» только севернее Читы, то теперь о ней заговорили и в остальных сибирских городках и гарнизонах, называя и «дикой графиней», и даже «дочерью Ермака».
Когда-то казацкий атаман Ермак смог завоевать Сибирь с малым отрядом.
Теперь эти великолепные и дикие земли покорились женщине; женщине несгибаемого мужества, такой же героине, как и ставший уже легендой казачий атаман. К тому же она была дочерью графа Кошина, умершего в прошлом году от горчайшего переживания за дочь.
– Я что-то такое предчувствовал, – вздохнул генерал Абдюшев, откладывая письмо своего друга Шеина на позолоченный письменный стол. – Как она тогда впервые здесь появилась, эта Нина Павловна, стояла грязная, ободранная, как и остальные ее спутницы, и все равно оставалась королевой, словно не с дороги дальней явилась, а прямо с бала в императорском дворце. Я тогда сразу понял: этим женщинам никакая царская месть не страшна!
Абдюшев тоже подписался под прошением о помиловании и подчеркнул следующее место в отчете генерала Шеина:
«Я прошу ваше императорское величество явить знак милосердия. Я связан своим словом и честью, что всю жизнь свою положу ради освобождения конногвардейца Тугая. Если его императорское величество будет не в состоянии явить миру великодушие, характерное для благороднейших правителей всех времен, то я прошу его императорское величество забыть о его верном слуге генерале Шеине. Ибо я тогда преломлю над головой своей офицерскую шпагу и добровольно отправлюсь на заключение в Нерчинский острог, чтобы стать одним из них…»
Генерал Абдюшев зябко передернул плечами. Позволит ли государь уговорить его подобным образом? Ведь это же форменный шантаж! Губернатор долго сидел над письмом генерала Шеина, затем все беспокойно метался по большому кабинету, а потом вернулся к письменному столу и добавил от себя к рапорту Шеина:
«Ваше императорское величество, я, губернатор Иркутский, всенижайше присоединяюсь к просьбе о помиловании политзаключенного Бориса Тугая. Декабристы стали теми людьми, которых ныне так не хватает вашему императорскому величеству в вашем постоянном окружении. На бунт супротив вашего императорского величества они пустились только из любви к своему Отечеству. Это были русские люди, которые позволили увлечь себя в ложном направлении. В сердцах же их жен живут великое мужество и великая любовь! Назовите мне хоть одного из счастливейших смертных, у кого есть еще подобная супруга. Я заклинаю ваше императорское величество о милости».
В ту же ночь курьер погнал лошадей на запад. Пять тысяч верст одинокой земли лежали перед ним, и только кое-где ожидало его тепло почтовых ямов, где сменят лошадей да дадут поспать пару часов.
– Пройдет с полгода, пока мы дождемся ответа государя, – сказал Абдюшев своим офицерам, которые за ужином ни о чем другом и говорить-то не могли, все разговоры сводя к волкам и хозяйке тайги. – Но что такое полгода в Сибири…
Той зимой, в один из ледяных февральских дней умер полковник Лобанов.
