Путешествие проходило без происшествий. Правда, пару раз вдали появлялись какие-то отряды – судя по поведению, не очень дружественные, да на самой границе видимости мельтешили наездники в тюрбанах – явно сарацины. Но всякий раз де Мерлан приказывал Жаку поднять копье, уперев его в стремя, и всадники, издалека завидев рыцарский вымпел, немедленно исчезали. Останавливаясь в деревнях, чтобы дать лошадям короткую передышку, Жак и Робер продолжали двигаться вперед.
Под вечер со стороны моря набежали тучи и укрыли долину от жгучего неуемного солнца. Стало немного прохладнее, и лошади, чуя скорый привал, побежали вперед заметно быстрее.
– Кого-то мне этот капюшон напоминает. – Робер обернулся к Жаку и указал ему на бредущего по обочине тучного коротконогого монаха.
– О, да это же тот самый послушник с «Акилы»! – обрадованно воскликнул Жак. – Привет тебе, уважаемый! Куда путь держишь?
– Господь вам в помощь, пилигримы! – отозвался послушник-бенедиктинец. – Иду я в славный город Тир, дабы помолиться святому Павлу, который проповедовал там семь дней на пути к Иерусалиму. А потом смогу, подобно апостолу, дождаться благословенного мига, когда наконец дела суетные придут в порядок и мирные богомольцы наконец-то снова смогут возносить молитвы у Гроба Господня! Кстати, уважаемые, не желаете ли вы совершить богоугодное дело и позволить мне проделать остаток пути на спине вашего мула?
– Прости, преподобный, – недовольно ответил Робер, – но был бы ты, святой отец, полегче фунтов на двадцать, тогда, конечно, другое дело. А так – лошади медленнее пойдут, до заката в Тир не успеем, а ночевать достойному рыцарю в чистом поле никак не сообразно.
– Не слыхал ли ты, уважаемый, о том жонглере, что с нами плыл из Марселлоса? – одаривая послушника серебряной монеткой, поинтересовался Жак.
– Как не слыхать, – мгновенно спрятав подношение в поясной кошель и благодарно кланяясь, ответил послушник. – Он сам хвалился, что плывет в Святую Землю по приглашению его светлости графа Яффы, дабы песнями своими прославлять крестоносные подвиги этого владетельного сеньора.
– Яффы, говоришь? – заинтересованно переспросил Робер.
– Яффы, сын мой, – подтвердил послушник, – это в двух днях пути до Святого града, на берегу моря. Мы движемся сейчас от Акры аккурат в противоположную сторону.
– … … … – громко, испугав лошадей, произнес Робер.
Послушник в ужасе перекрестился.
Де Мерлан добавил еще пару слов, свистнул, пришпорил коня и рванул вперед, обдавая пеших паломников клубами пыли. Жаку ничего не оставалось делать, как пуститься вслед.
По мере приближения к Тиру долина постепенно сужалась, пока весь горизонт не заслонили каменистые холмы, вершины которых густо поросли лесом. Дорога теперь шла у самого берега. Вскоре за небольшим перевалом появился и древний город.
Тир был отлично укрепленной крепостью, расположенной на полуострове, выдающемся далеко в море. Его мощные стены, выдержавшие осаду Саладина, поражали своей высотой и толщиной. Город этот, хоть и имел удобный порт, был не столь велик и многолюден, как Акра. Путники быстро нашли вполне приличный постоялый двор и устроились на ночлег.
– Слушай, сир Робер! – спросил у рыцаря Жак, после того как кони, напоенные и накормленные отборным зерном, были вычищены, заботливо укрыты попонами и задремали в стойлах. – Может, пока не поздно, развернемся в Яффу? Там вон тоже граф свой есть, а при нем этот злодей Рембо подвизается. Выручим вексель, пока не поздно!
– А никто тебе не говорил, виллан, что возвращаться – плохая примета? – ехидно поинтересовался де Мерлан. – А ежели нам еще кто, тот же Рыцарь Надежды, к примеру, по дороге в Яффу встретится да заявит, что слышал, будто Рембо отправился в Антиохию?.. Эдак мы будем туда-сюда метаться до второго пришествия.
– Вот что, – сказал Жак, – пусть нас Господь и рассудит: бросим жребий – как выпадет, так и поступим.
– Идет! – согласился Робер. – Бросай монету: выпадет орел – продолжаем путь в Бейрут, решка – разворачиваемся в Яффу.
Жак не глядя достал из кошелька первую же подвернувшуюся монету и подбросил ее над столом. Когда она, покрутившись, звякнула о дерево, оказалось, что это та самая деньга монгольского хана. Она лежала кверху всадником, то есть орлом. При этом Жак краем глаза заметил, что на монету очень внимательно смотрит человек, сидящий за соседним столом.
Человек вдруг встал и направился прямо к ним.
– Прошу прощения, что вмешиваюсь в разговор. – Перед ними стоял средних лет мужчина в дорогом и очень изысканном платье. Его живые, проницательные, но в то же время немного грустные глаза смотрели прямо на Жака. – Мое имя Григ. Мастер Григ. Я киликиец, вольный каменщик из Константинополя. Приглашен архиепископом Тира для ремонта и укрепления стен. Пробуду здесь до осенней навигации, после чего проследую в Яффу, чтобы приступить там к постройке новой крепости.
– Я Жак из Монтелье, в недавнем вольный виллан, а ныне оруженосец сира Робера де Мерлана, рыцаря из Арденнской земли. Мы крестоносцы.
– Еще раз прошу простить мне мою назойливость, – кивнув одновременно обоим приятелям, продолжил мастер Григ, – но дело в том, что помимо увлечения стрельбой из арбалета и коллекционирования древних манускриптов я еще страстно интересуюсь монетами из дальних стран. Именно эта страсть и привела меня к вашему столу. Я вдруг решил, что если вы являетесь обладателями монгольского тенге, то, вероятно, побывали в тех странах.
– К сожалению, вы ошиблись, уважаемый мастер, – ответил Жак, пнув что есть силы под столом Робера, который уже встопорщил усы и раскрыл было рот, чтобы выдать в ответ фразу, которая могла бы оскорбить собеседника. – Эту монету всучил мне дорожный меняла. Я по недосмотру и незнанию принял ее за безант.
– Жаль… – вздохнул мастер Григ, – я люблю расспрашивать путников о дальних странах. Тем не менее я готов обменять эту монету на полновесный солид.
Жак с Робером переглянулись. Рыцарь чуть заметно кивнул. Став обладателем тенге, мастер Григ рассыпался в благодарностях, но присоединиться к трапезе отказался, сославшись на множество дел.
– Если вам что-нибудь понадобится, уважаемые господа, – сказал он на прощание, – например, возвести форт или доходный дом или же разыскать древнюю рукопись, – смело обращайтесь ко мне. Вы здесь люди новые и нуждаетесь в помощи и совете.
– Почему ты согласился отдать ему монету? – спросил у Робера Жак, как только они остались одни.
– Виллан, как говорится, и в Нубии виллан, – вздохнул Робер, глядя на товарища, словно на тяжело больного ребенка. – Да ты знаешь, кто такие вообще вольные каменщики? Это гильдия мастеров, которым ведомы древние секреты. Их труд на вес золота, и они выбирают сеньоров, которым строят замки и дворцы, а не наоборот. Заручиться даже незначительной поддержкой такого мастера – это все равно что стать доверенным лицом влиятельного графа, а иметь его в недругах – все равно что поссориться одновременно с папой, императором и самым главным сарацинским султаном. К тому же он еще и киликиец. А этот народ, проживающий искони на окраине греческих земель, имеет большие колонии не только в Константинополе и Акре, но в Париже и даже далеком Лондоне. Словом, во всех больших столицах и при всех дворах киликийцы имеют большой вес. Так что выполнить его просьбу для нас – большая удача!
