«Откуда ей известно имя? – изумился сержант. – И почему дурнушка? Да, Зофи, конечно, не писаная красавица, но она отлично готовит и очень пылка в любви». Оскорбление, нанесенное молодой жене, словно смыло с его глаз пелену, которой их застлала близость и, главное, очевидная доступность прекрасного женского тела. Теперь он смотрел на женщину, сидящую в кресле, как на красивую, но смертельно опасную дикую кошку.
– А что же мой друг, рыцарь де Мерлан? – спросил он, глядя собеседнице прямо в глаза.
– Не переживай, Жак, – Витториа немного прищурилась, и взгляд ее на мгновение потерял очарование, словно из-под маски, призванной изображать любовное томление, вдруг выглянуло лицо безжалостного палача, – о твоем друге позаботятся. Но речь сейчас не о нем. Он, конечно, великолепный воин, но я не собираюсь держать рядом с собой влюбленного осла, который мне как мужчина интересен не больше, чем деревянное полено. Ты просто даже не догадываешься, что поставлено на карту. Речь идет ни много ни мало, как о будущем христианского мира! Император, которому я служу, не забывает о тех, кто оказывает ему услуги. Ты получишь все – титул, богатые фьефы, рыцарское звание. Если у тебя есть обидчики в Бургундии, ты сотрешь их в порошок. И в конце концов, – ее голос, до этого жесткий, чуть дрогнул, – ты мне не безразличен, Жак, и я не отказалась бы соединить с тобой свою жизнь.
– Вы нарисовали мне очень заманчивую картину, сеньора, – ответил Жак. Он уже принял решение и просто ждал, когда женщина завершит свою речь. – Но мне кажется, что ваша страсть, которая вполне может улетучиться так же неожиданно, как и возникла, – это не совсем то, ради чего я соглашусь отправить на смерть двух самых близких мне людей. Я не могу принять ни вашу любовь, ни вашу протекцию. Да и о том, что произошло на нефе, положа руку на сердце, имею довольно смутное представление…
В глазах у Виттории вспыхнуло пламя с трудом сдерживаемой ярости.
– Жаль! Но тут ничего не поделаешь, ты сам выбрал свою судьбу…
Она прокричала что-то на незнакомом языке, и в комнату ворвались охранники с обнаженными тесаками.
Жак вытащил из ножен меч, отскочил к стене и принял боевую стойку. Осознавая, что против воинов из неизвестной ему страны он не имеет ни малейших шансов, сержант вспомнил наставления Робера и приготовился продать свою жизнь как можно дороже. Охранники медленно надвигались с двух сторон, а он переводил взгляд с одного на другого, пытаясь определить более слабого противника, как вдруг из коридора донесся топот ног. Женщина прислушалась, ее лицо исказила недовольная гримаса, и она сделала знак рукой. Убийцы, подчиняясь ее команде, подались назад и вложили фальшоны в ножны. Чуть поколебавшись, то же самое сделал и Жак.
– Сеньора Витториа, сеньора Витториа! Это я, де Барн! – раздался голос, заслышав который молодая женщина вскочила с кресла и быстро набросила плащ, который укрыл ее с головы до пят.
В дверях появился молодой рыцарь в плаще с черными тевтонским крестами.
– Герцог послал за вами, галеры уже готовы к отплытию, вас ищут по всему дворцу!
– Спасибо, шевалье! – ответила Витториа, принимая поданную руку. – А я тут заболталась с этим сержантом. Он рассказывал мне о святынях Капернаума…
Волочащийся по земле плащ скрылся в дверном проеме. Охранники, бросив на Жака все те же открытые бесхитростные взгляды, словно вышколенные цепные псы, которые получили команду «Нельзя!», последовали за своей хозяйкой.
Жак остался в комнате один. Вслушиваясь в удаляющийся шум и веселые голоса, он вдруг поймал себя на том, что зубы его выстукивают частую неровную дробь.
* * *
– Что? Что ты говоришь? – опомнился Жак. Он так отчетливо представил себе прошлые события, что совсем позабыл о стоящем рядом рыцаре, который, бурно размахивая руками, что-то ему объяснял.
– Опять ты вспоминаешь этот разговор, – обиженно буркнул в ответ Робер. – Эх, да предложи она такое мне…
– Что – согласился бы?
– Ну, как сказать… – сразу же замялся рыцарь. – Так, чтобы тебя бросить, нет, не согласился бы, конечно, ну а если так, вообще, то само собой. Да ради этой женщины!..
– И монету бы ей отдал, что в каюте нашел, и рассказал бы, что за слова непонятные от убитого посланника услышал?
– Да ладно тебе, – теперь уже обиделся де Мерлан, – ты за кого меня принимаешь? Бог с ними, с государственными делами. Я, между прочим, говорил как раз о том, что скорее бы этот турнир закончился. Ох, чую, что нельзя нам тут задерживаться. Достанет нас с тобой эта благородная сеньора рано или поздно. Кстати, что о ней пишет мастер Григ? Ему удалось что-то узнать?
– Не так уж и много. – Жан достал письмо, которое пришло из Яффы вместе с рекомендацией великого магистра тамплиеров, и начал читать.
…Она родом из Руси. Младшая дочь одного из ближних бояр князя Даниила Галицкого. В возрасте четырнадцати лет была выдана замуж за третьего сына сенешаля графа Савойского. Ее муж был одним из дворянских детей, с которыми вместе рос будущий император Фридрих Гогенштауфен. Она получила блестящее домашнее образование и много путешествовала вместе с мужем в свите Фридриха. Лет семь назад она овдовела при странных обстоятельствах – муж был то ли отравлен, то ли зарезан – и уехала в Палермо, где император пожаловал ей «на кормление» фьеф – горное селение в полутора днях пути от своей сицилийской столицы, где изготавливают отличное оливковое масло. Теперь она носит титул не по отцу или мужу, а по фьефу – Витториа ди Корпеоне. Витториа пользуется полным доверием императора и, судя по всему, исполняет особо важные его поручения. Однажды в кругу приближенных Фридрих заявил, что эта женщина для империи ценнее целой рыцарской армии. Это все, что мне удалось узнать. Очень прошу вас сжечь это послание.
– Да уж, – крякнул Робер – с тех пор как они получили почту, Жак читал ему письмо киликийца уже третий или четвертый раз, – больше всего на свете я бы сейчас хотел, чтобы между этой сеньорой Корлеоне и нами было большое бурное море, а еще лучше – два. Похоже, что любить ее можно только на безопасном расстоянии.
– И откуда брат Григ это все разузнал? – спросил Жак, передавая папирус Роберу.
– Он глава гильдии каменщиков, а этот цех посвящен во многие тайны. К тому же в христианском мире, да наверное и у мусульман, не найти ни одного большого города, где не жили бы киликийцы. Порой кажется, что их общин там намного больше чем иудейских. Уж в Дижоне и Лионе – так точно, – сказал Робер, поднося папирусный свиток к ближайшему факелу.
– Что касается того, чтобы быть подальше от Виттории… Еще несколько дней, и мы покинем Иерусалимское королевство, вот тогда твое желание исполнится. Этот турнир… Никак не могу взять в толк, зачем герцог его устраивает.
– Нет ничего проще, – ответил Робер. – Три месяца имперцы и пулены сидят в ожидании войны, а императора все нет и нет. Он торчит в Палермо, никак не уладит свои дела с папой и не знает, что ему делать – отправляться в поход без благословения церкви или же склонить голову перед Григорием. Еще месяц-другой безделья и неопределенности, и местные рыцари начнут резать пришлых, или же, наоборот, люди герцога накинутся на Ибелинов. Вот герцог и решил, что лучше всего дать им встретиться на ристалище и позволить помахать тупыми мечами. Да и сарацинам не помешает поглядеть на рыцарей в деле. Когда поход начнется, будут посговорчивее.
