– Сеньор Томмазо – разумный человек, даром что с тевтонцами дружбу водит, – не задумываясь ответил рыцарь. – Я ему жизнь два раза спасал, на охоте и во время стычки с сарацинами. Он меня чуть не на коленях умолял, чтобы я возглавил его личный эскадрон. Так что я уверен, что он выдаст мне распоряжение об отмене казни и доставке к нему осужденных преступников, стоит мне лишь заикнуться, что я принимаю его предложение.
Недобитый Скальд развернулся и, постукивая висящими на поясе булавами, покинул зал.
После того как стражники вернулись на свои места и шум, вызванный неожиданным появлением гиганта, немного стих, к осужденным подошел де Барн.
– Весьма сожалею, господа! – произнес он сочувственным тоном. – Но вы до начала казни переданы тевтонскому ордену и по приказу нашего магистра будете находиться под моей охраной. На этот раз вас велено содержать во дворце архиепископа.
– Скоро в этом городе не останется ни одной тюрьмы, где бы мы с тобой не сидели, виллан, – проворчал Робер. – Ладно, давайте закрывать этот балаган! Честно говоря, я уже изрядно проголодался…
Тевтонцы образовали каре и, раздвигая толпу, двинулись к выходу. На всем протяжении пути Жак, не обращая внимания на сотни любопытных взглядов, думал лишь о том, успеет ли их спасти Недобитый Скальд.
* * *
Темница в архиепископском дворце располагалась в неглубоком подвале, так что узкие зарешеченные окна, пробитые под самым потолком, пропускали свет и приносили в довольно просторные помещения уличный шум.
Де Барн, рассыпаясь в извинениях, развел их по камерам, расположенным в противоположных концах коридора, поинтересовался, не нуждаются ли они в чем, и покинул друзей, сославшись на то, что его ожидает с рапортом местный комтур. Жак, в отличие от Робера, слабо верил в то, что миссия Недобитого Скальда завершится успешно. Коварная и предусмотрительная донна Корлеоне могла предвидеть, что кто-то попытается обратиться к королевскому бальи, или же устроить засаду на обратном пути. Ведь достаточно одного арбалетного залпа, чтобы гентский рыцарь по меньшей мере лишился своих хваленых византийских коней и не успел вернуться до полудня.
Уличный шум, весь день доносившийся из окна, ближе к вечеру начал стихать. А после того как за окном почернело, а колокола кафедрального собора отзвонили к вечерне, город вовсе угомонился. Теперь ночную тишину нарушали только дальние окрики часовых на башнях да топот изредка проходящей по улице ночной стражи.
Ожидание становилось невыносимым, сон не шел, а на сердце лежал тяжелый камень. Точно так же – обреченно, но с проблеском надежды – Жак себя чувствовал в ту ночь, когда после свадьбы они с отцом ожидали появления графского отряда.
В Лионе на ярмарке ему доводилось наблюдать за казнями. Осужденного со связанными руками и табличкой, описывающей совершенное преступление, вели по улицам от тюрьмы. При этом грамотный священнослужитель или судебный пристав зачитывал вслух то, что там было написано. Зеваки, особенно если речь шла о конокраде или детоубийце, издевалась над ним и швыряли гнилые овощи и нечистоты, будто осуждения на смерть было недостаточно, чтобы искупить любую, даже самую тяжелую провинность…
Колокол отзвонил полуночницу, а он все лежал, уставившись в потолок, и старался заснуть, вспоминая лучшее, что было в его жизни, – праздник виноградной лозы, Лион и свою Зофи.
В коридоре застучали двери и послышались приглушенные голоса.
– Ничего не знаю, приятель! – раздался голос с твердым германским акцентом. Так разговаривали тевтонцы, многие из которых были выходцами из Швабии и Вестфалии.
– Твой приказом получайт! – Жак с ужасом понял, что собеседником начальника караула является один из слуг Виттории, а это не могло сулить ничего хорошего. – А здеся бумаг от бальи и подпись твой комтур! Наша нынче сторожайт, твоя до рассвет отдыхайт. Утра – приходить и преступник забирать!
– Приказ вроде правильный, – задумчиво произнес тевтонец, – Но нам бы у брата де Варна справиться, он ведь над нами начальник.
– Брат де Барн убыл из города с особым поручением, – раздался за дверью низкий голос донны Корлеоне. У Жака мороз пробежал по коже. – Так что ты, сержант, можешь выполнять приказ комтура, не советуясь с начальством.
– Да я что – я ничего, благородная госпожа, – пробормотал в ответ смущенный тевтонец, – я только беспокоюсь, чтобы службу исправно нести.
– Вот и несите ее! Только не у дверей камер, а у входа в подземелье, как это написано в приказе.
Раздалась короткая команда, несколько раз стукнули ножны, задевая о дверной косяк, тяжелые шаги стихли где-то в глубине, и вскоре в темнице воцарилась тишина, которую Жаку даже в глубине души было страшно назвать гробовой.
Дверь отворилась. На пороге, держа в руке факел, стоял один из русичей. Он покосился на Жака, прошел к противоположному от него концу камеры и вставил факел в предназначенное для него отверстие. «Казни не будет, – Жак оцепенел, не в силах не то чтобы сопротивляться, но даже кричать, – они зарежут меня прямо сейчас».
Но русич не стал к нему подходить. Окинув помещение подозрительным взглядом, он быстро вышел наружу. Сразу же после этого в комнату вошла женщина в тяжелом черном плаще с накинутым на глаза капюшоном. Жак, ничего не понимая, поднялся с лежанки. Женщина сделала едва заметное движение руками, и капюшон упал ей на плечи, открывая взору изумленного виллана красивое и в то же время ненавистное лицо.
– Ты по-прежнему ценишь случайно подслушанные, ненужные тебе тайны больше, чем собственную жизнь? – Голос Виттории почти не выдавал ее волнения.
– Откуда ты узнала о моей жене? – спросил Жак. При этом ему ни к селу ни к городу пришла в голову прованская шутка: «Скажите, это правда, что в Марселлосе всегда отвечают вопросом на вопрос? – А кто вам это сказал?»
– Я на службе императора. – Витториа отмахнулась от вопроса, как от назойливой мухи. Она хотела сейчас говорить совсем о другом. – Еще в Мессине я навела справки о тебе во Вьеннском диоцезе. Оттуда прислали точное описание твоей жены. Мне очень хотелось знать, как выглядит моя соперница. Но к делу. Я последний раз предлагаю тебе рассказать обо всем, что ты знаешь.
– Само собой, речь идет только о моей жизни?
– Да. И только о ней.
– Прости, – твердо ответил Жак, – но думаю, что этот разговор пора закончить. Ты сама-то веришь, что даже если я получу помилование ценой жизни моего друга, то переживу его больше чем на месяц?
– Ладно, – сказала Витториа, недобро сверкнув глазами, – у меня очень мало времени, а ночь уже подходит к концу. То, что с тобой произошло, – не твоя и не моя вина. Просто ты очень неудачно оказался в ненужное время в ненужном месте. Но черт меня побери, если я не думаю о тебе с того самого дня, как увидела впервые! Так что единственное, чем я хоть немного могу тебе отплатить за все, – это вот… – С этими словами она отстегнула на шее фибулу и отбросила на охапку сена свой плащ. Теперь все одеяние молодой женщины составляли только башмачки из кроваво-красного бархата и рубиновое колье.
