— Ни слова! Молчи! — шепотом предупредил князя его спутник.
Между Турне и Фонтенуа, расположенными на правом берегу, и городком Сизуаном, находящимся на левом берегу Шельды, расстояние невелико, но никакой дороги не было проложено. Сизуан еще и ныне сообщается с Турне только через Лилль и Орши.
Оба спутника дошли до Камфена — маленькой деревушки, находящейся близ Сизуана. Между этим городом и Камфеном был прелестный ручеек, протекавший через зеленый луг. Этот ручеек, с прозрачной журчащей водой, был окаймлен двойным рядом ив, составляющих аллею.
Ивы были великолепны, и среди них росла одна столетняя, ствол которой имел по крайней мере семь футов в поперечнике. В двухстах шагах от ручейка, на левом краю луга, возвышался замок во фламандском стиле. Князь и его товарищ дошли до ручейка, остановились у старого дерева и внимательно осмотрелись вокруг.
Убедившись, что никто не следит за ними, они приблизились к иве.
Впрочем, темнота была такова, и особенно в этом месте, что было невозможно различить ничего и в трех шагах.
— Лезь! — велел спутник князю.
Князь ухватился за ветку дерева, но прежде обернулся.
— Как называть мне тебя сегодня? — спросил он шепотом.
— Сегодня я — Сомбой.
Князь проворно долез по толстому стволу, цепляясь за ветви, до середины дерева, наклонился, сунул руку под одну из ветвей и начал искать ощупью что-то.
Кусок ствола медленно отодвинулся и открыл глубокое отверстие. Ствол был полым, как это часто бывает в ивах, только снаружи невозможно было определить этой пустоты. Князь сел на краю впадины, сунув ноги в нее, потом пролез всем телом и исчез.
Приказавший называть себя Сомбоем влез за князем и также исчез. Тогда приподнявшийся кусок ствола медленно опустился и скрыл все следы таинственного прохода.
XV
Сомбой
Парковые ворота небольшого замка, крыша которого возвышалась над деревьями, открылись, и карета, запряженная двумя сильными лошадьми, выехала на дорогу. Лошади бежали крупной рысью. Очевидно, экипаж направлялся в Бургель, первую станцию по дороге от Сизуана в Сент-Аман.
— Ну что, ты наконец поверил в возможность осуществления наших планов? — спросил Сомбой улыбаясь.
— Я верю всему, когда ты меня убеждаешь, потому что ты способен на все.
— Даже заставить тебя жить в Париже с Нисеттой, в то время как я буду жить там с Сабиной.
— В это труднее поверить, но…
— Дорогой Тропадский, — перебил Сомбой, переменив тон и откидываясь так, чтобы лучше видеть князя, — дорогой Тропадский, пора, кажется, поговорить серьезно. Мы накануне великого события и имеем целый час, чтобы принять окончательное решение. К чему громкие слова и пустые фразы, не правда ли? Мы знаем друг друга и оба питаем к человеческому роду, к нашим ближним, как говорят философы, самое ничтожное уважение и самое глубокое равнодушие. Следовательно, мы можем говорить откровенно.
— Даже очень откровенно.
— Тропадский, сколько лет продолжается наше знакомство?
— Кажется, больше двадцати. 30 января 1725 года я имел счастье и радость доказать тебе мою искреннюю привязанность и всю мою преданность. Ты спас мне жизнь, я хотел заплатить мой долг.
— Да, я спас тебе жизнь, — отвечал Сомбой, качая головой, — я был пьян в ту ночь, когда встретил тебя с веревкой на шее и окруженного полицейскими. Я спас тебе жизнь, и я же обязан тебе моим состоянием.
— Да, это правда.
— Как тебя звали в то время?
— Жакко, — отвечал Тропадский, вздыхая и потупив глаза.
— Чем ты занимался?
— Неприбыльным ремеслом: я был барабанщиком, флейтистом и глашатаем врача, лечившего все болезни, который без устали рыскал по городам и деревням в поисках заработка.
— Ты не родился для этого ремесла?
— Сказать по правде, не знаю, как я родился, где и для чего. Тот, кто даст мне сведения на этот счет, сообщит мне нечто новое. Врач нашел меня лежащим в грязном овраге. Он подумал, что я могу быть ему полезным, поднял меня и положил на солому в свою телегу, разукрашенную флагами.
— Ты долго оставался у этого человека?
— Пять лет. Я много слышал от него о способах исцеления и решил что и сам смогу лечить; и вот однажды 30 января 1725 года после попойки я сказал, что до того уверен в моем искусстве, что убью себя и потом воскресну, и, так как надо мной смеялись, я проглотил яд. Меня оставили пьяным и отравленным, полицейские арестовали меня и унесли. Тогда-то ты и освободил меня от них и спас сильным противоядием. С той минуты началась наша дружба, а связывающим звеном послужила ночь 30 января.
— У тебя хорошая память, и если я спас тебе жизнь, то и ты оказал мне такую же услугу 30 января 1730 года.
— Да, я знал все и пошел к тому месту, где тебя похоронили и… мне все удалось лучше, чем я смел надеяться… Каким образом могли тебя похоронить, не удостоверившись, что ты умер?
— Они были уверены, что я мертв.
— Но ты никогда не объяснял мне подробно…
— Я объясню тебе все, когда настанет время. Ты спас меня от смерти, а я спас тебя от низкого звания, на которое ты был осужден судьбой. Я увез тебя в Польшу, в Россию, выучил тебя, а когда князь Тропадский умер, оставив мне свое состояние, я дал тебе его имя.
— Я знаю, чем обязан тебе, Сомбой.
— И ты мне предан?
— Телом и душой.
— Как и я предан тебе.
Князь вздохнул и сказал:
— Приятно чувствовать неограниченное доверие к сильному и могущественному созданию, знать, что можешь все сделать для него и что он также все сделает для тебя.
Он пожал руку Сомбою.
— Но все это не объясняет мне, каким образом мы сможем жить в Париже? — прибавил он.
— Не понимаешь? Поясню. Для того чтобы жить в Париже, нам необходимо спокойствие и могущество, то есть чтобы Петушиный Рыцарь погиб, а я унаследовал его власть!
— Что? — спросил князь, вздрогнув.
— Ты находишь эту мысль скверной?
— Наоборот, превосходной! Но как привести ее в исполнение?
— Узнаешь со временем.
Произнеся эти слова, Сомбой наклонился к дверце и рассматривал дорогу. Лошади все так же быстро неслись.
— Через двадцать минут мы приедем в Сент-Аман, — заметил Сомбой.
— Что мы будем там делать? — спросил князь.
— Скоро узнаешь, но, главное, помни мои слова: Нисетта, Сабина, секреты Петушиного Рыцаря и смерть Жильбера — вот основная цель! Если ты мне поможешь, у нас все получится.
XVI
Вечер в Калони
В одном из кабачков Калони, известном обилием пива и превосходным вином, сержант Тюлип со своими друзьями пел и пил.
